Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
И поэтому, вероятно, Азеф уклонился поставить Дмитрия Кудышева на крупный террористический акт, а в виде испытания послал на второстепенное дело организации террористических «летучих бригад» в деревню [573] , в Приволжские губернии…
И нет ничего невероятного, если сам же Азеф и предал его в скором времени…
Районом работы Дмитрия Николаевича были Саратовская, Самарская и Симбирская губернии.
Саратов был давно уже центром революционной работы в Поволжье. Там уже действовали и «Крестьянский союз», и «Братства», организуя подходящий крестьянский элемент в тайные кружки. Эти кружки расползались по
573
После Манифеста 17 октября Азеф стал сторонником роспуска Боевой организации и всячески саботировал ее действия, в результате чего эсеры перешли к террору с помощью децентрализованных летучих отрядов.
Такие отряды уже действовали и в Саратовской, и в Пензенской губернии, но они были недолговечны, ибо при усмирении и покаянии мужики и бабы часто предавали своих «благодетелей» в руки властей, спасая этим свою шкуру…
В Симбирской губернии таких летучих бригад еще не было, и туда был направлен Дмитрий Николаевич Кудышев с двумя опытными пропагандистами из крестьян.
Город Алатырь, как крупный центр перевалочной торговли, с пароходными пристанями на Нижний Новгород и с железнодорожным узлом, соединявшим Поволжье с Москвой, Казанью и Симбирском, притягивал к себе народ со всей губернии. Он и был избран оседлым пунктом летучей организации.
Так Дмитрий Николаевич Кудышев очутился в родных палестинах.
За пятнадцать лет и городок, и сам Дмитрий Николаевич так изменились, что, конечно, не могли узнать друг друга. Кто и знал когда-то Дмитрия в восьмидесятых годах прошлого столетия, перестали думать о его существовании. По паспорту мещанин Казанской губернии из города Лаишева, по образованию — окончивший уездное училище, холостой, 37 лет от роду, Иван Коробейников, Дмитрий Николаевич поступил конторщиком в пароходство купца Тыркина и усердно исполнял свое дело, отличаясь покорностью и смирением…
Могло ли кому-нибудь прийти в голову, что это не мещанин Коробейников, а потомственный дворянин Дмитрий Николаевич Кудышев?
А помощники его, природные мужички, путешествовали на разведках по уезду: один в образе странника по святым местам, другой — коробейника с ситцами, бусами, гребешками, наперсточками и иголками, нитками, лентами, вообще всякими бабьими приманками. Ходили по базарам, ярмаркам, постоялым дворам, осторожненько нащупывали почву, знакомились, выбирали подходящих для дела мужичков…
Один рассказами о святых местах и чудесах Божьих угодников, другой бабьими приманками трогали простые сердца людей земли и делались желанными гостями в избах. Незаметно переводили беседы на нужду, землю и волю, и простые люди доверчиво раскрывали перед ними свои души и секреты. Завязывалась дружба, скрепляемая водочкой и наливочкой. Кто образок кипарисовый с Афона получит от странника, кто — ленту алую от коробейника в подарочек…
Время от времени странник и коробейник и в Алатыре появляются, да иногда и паренька какого-то с собой приводят.
Медленно и туго подвигается дело. Урывочками. Да и конторская служба с напускным смирением и кротостью тяжела, изнурительна. Темпераменту Дмитрия горячий, действенный, требующий непрестанного движения, а тут точно игра в прятки, которую
О том ли мечтал в юности?
Вспоминалась юность с ее грандиозными планами и проектами осчастливить человечество. Позади так ярко, красочно. А кончилось тем, что поставляешь для губернаторов материал для порки и усмирений!
Особенно томила тоска в немногие часы отдыха от конторской работы… Он уже не раз бродил около старого бабушкиного дома, сгорая желанием увидать мать или кого-нибудь из родных, но никакой жизни ни в доме, ни на дворе, куда он заглядывал, не замечалось. Так хотелось зайти в этот дом, побывать в знакомых комнатах, в саду. Но покрашенный дом смотрел на него недружелюбно. Как на чужого и враждебного. Дмитрий вздыхал и вспоминал героя из «Живого трупа» Льва Толстого… [574]
574
Имеется в виду Федор Протасов, решивший разорвать прежние отношения с семьей и обществом путем инсценировки самоубийства.
И ему было ужасно жалко самого себя…
Потом, из разговоров в конторе он узнал, что брат Павел — в ссылке, а старая Кудышиха уехала в деревню. Так хотелось расспросить подробнее о том, что случилось со всеми, с кем делил свою молодость, но понятная предосторожность мешала этому…
И часто в бессонные ночи приходила в голову мысль: побывать в Никудышевке хотя бы еще один, последний раз в жизни!..
По вечерам, когда субботний колокол собора призывал жителей ко всенощной, Дмитрий грустил и вспоминал:
Вечерний звон! Вечерний звон! Как много дум наводит он… О юных днях в краю родном. Где я любил, где отчий дом… [575]Волной вливались воспоминания в душу Дмитрия и не хотели уходить оттуда. Он гнал их прочь — не уходили и тихой сладкой грустью томили душу.
Всего сильнее бередило душу детство… и мать в образе молодой еще женщины. И было странно и страшно, что он уже начинает седеть и что мать его — старуха, доживающая свой век…
575
Вечерний звон! Вечерний звон! / Как много дум наводит он… — перевод стихотворения «Those Evening Bells» английского поэта Томаса Мура И. И. Козловым. Музыка, по утверждению исследователей, написана А. А. Алябьевым. Однако наиболее известная мелодия песни в песенниках именуется народной и имеет мало общего с алябьевской.
Неужели ему не суждено уже увидать свою маму? Ведь это так просто…
Однажды вернулся коробейник из своего путешествия по уезду и привел с собой «верного человека», старого отставного солдата, богоискателя и правдоискателя Синева.
— Со стажем он: два раза уж в тюрьме сидел!
Оно и видно: сразу этот человек мещанина Коробейникова «товарищем» начал называть.
— Откуда ты, товарищ?
— Я из Замураевки… Генерал у нас барином-то…
Дмитрий даже вздрогнул. Начал выспрашивать о всяких подробностях.