Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
Опять тронул горячее плечо Ларисы:
— Ну, вот и искушение…
Подхватил под руку, нагнулся и притянул к себе.
— Что с вами?.. Не надо…
Откинул голову Ларисы и стал целовать в губы. Она не противилась ни поцелуям, ни грубым касаниям. Только взволнованно дышала…
— Зверь ты, зверь… — шептала, закрыв глаза. — Опомнись! Но Павел Николаевич был уже в полной власти зверя. Он потушил обе свечи и запер дверь.
Ночь такая темная, что и Ларисы не найдешь. Спряталась.
— Все равно… Я тебя не выпущу…
………………………………………………………………………
Потом Павел Николаевич долго ходил из угла в угол кабинета, полный самых противоречивых переживаний. Чувство победителя, свойственное в таких
— Эх, черт меня дернул!..
Лег и не мог заснуть… Прикинулась святошей, а на деле…
— Укусила ведь… Самый подлинный зверюга!..
То смеялся, то трусливо затихал, мысленно спрашивая кого-то, что теперь делать? Не уехать ли завтра утром?
По мере все новых и новых неудач на войне развивалось брожение в умах и душах всех сословий и классов.
Политическая авантюра придворной камарильи, потребовавшая огромных кровавых жертвоприношений со стороны народа, вместо ожидаемых лавров царю и отечеству несла позор для России, быстро роняя престиж великого и могущественного государства, оказавшегося вдруг «великаном на глиняных ногах».
Всю ответственность за эту ненужную и позорную войну должны были принять на себя царь и правительство.
— Вы способны воевать только со своим народом!
Общее негодование смешивалось со злорадством. «Чем хуже, тем лучше!» — делалось общим лозунгом. На улице революции чувствовался радостный праздник: там тоже выкинули «пораженческий флаг» с надписью:
«Поражение нашей армии и флота — самый лучший и желательный выход из войны. Бросайте фронт и обращайте оружие против самодержавного правительства, безнаказанно проливающего народную кровь и разоряющего население!»
«Пораженчество», как эпидемия, охватывало озлобленные души.
Надо сказать, что оно имело свою логику. Не что иное, как неудачи на войне, поставили на место жестокого усмирителя и полицейского диктатора Плеве князя Святополк-Мирского, который не только перестал усмирять, а начал искать сближения с возмущенным общественным мнением, решил призвать к делу государственного управления лиц, пользующихся общественным доверием, что уже само по себе являлось осуждением всей прежней политики.
Разве это не победа на внутренней войне народа со своим правительством?
А вот и еще одна победа: разрешено свыше устроить съезд общественных деятелей в Петербурге [593] ! А давно ли эти мечтатели о конституции назывались зловредными крамольниками и подвергались всяческим гонениям?
Как же тут не радоваться собственным поражениям на войне?
В воздухе запахло «политической весной». Запели все большие и малые птицы: о свободе, братстве и равенстве…
593
После гибели Плеве в обществе оживились надежды на демократические преобразования, в связи с чем было решено созвать в Петербурге собрание представителей земских управ. Об этом замысле было доложено царю, который разрешил съезд при условии, что земские деятели не выйдут за рамки своих полномочий. Однако в повестку, помимо вопросов о политических и гражданских свободах, упразднении сословных привилегий, укреплении земств, был включен пункт о созыве народного представительства. В итоге правительство не дало официального разрешения на проведение съезда, поэтому с 6 по 8 ноября 1904 г. участники собирались в частных домах.
Запели красногребенные петухи, закудахтали курицы, засвистели
Этот весенний хмель кружил головы и пьянил души не только молодым, но и старым.
Павел Николаевич, например, положительно переживал вторую молодость. Политическая весна вернула его победителем в отчий дом, где он, уже совершенно неожиданно для самого себя, одержал победу над Ларисой… Сперва испугался, но быстро освоился. Этому помогли тоже наши неудачи на позорной войне и связанные с ними события громадной общественной важности. Они как бы ставили крест над такими шалостями личного поведения, как пикантный эпизод в спальне. Ведь это такой пустячок, о котором сейчас просто не стоит думать! И не все ли равно: случится это только однажды или повторится несколько раз? Россия от этого не пострадает. Вообще никакой трагедии тут нет: это не из Шекспира, а из Боккаччо! Бес изгнан, значит, можно и в Петербург на съезд конституционалистов поехать!
На последнем сеансе в спальной даже и этот пикантный анекдот получил политический фундамент:
— Конечно, Лариса, все, что случилось, должно остаться между нами. А вы правы: мы, мужчины — прежде всего звери!
Лариса облегченно вздохнула:
— Кроме Бога никто не узнает. А Бог простит, Павел Миколаич. Вот теперь вы от власти-то плотской освобонились, на месте звериного-то братское останется. Духовные очи открылись… Вы уж мне помогите с врагами-то ратоборствовать: с попом да писарем-то! По-братски-то…
— Непременно.
Ларису беспокоил больше не этот случайный «грех не в Духе», а донос Иуды.
Вот Павел Николаевич и успокоил женщину:
— Дело, Лариса, к тому клонится, что Россия скоро освободится от всех угнетателей, политических и религиозных. И ни поп, ни становой в чужую душу залезать не посмеют. Верь во что хочешь; молись, кому хочешь и как хочешь!
— Вот бы хорошо! А то поглядите, что у нас делается. Вчерась про Серафима Саровского разговор у меня с нашим дьячком вышел. При народе было. Вот я и сказала, что у вас, дескать, во святые-то его царь приказал произвести. А царь не Бог, а и сам грешный человек. А дьячок и говорит: как же не святой, если по молитве к нему у нас наследник престолу родился [594] ? А я и посмейся! Во все, говорю, дыры вы Бога-то суете! С дьяволом, говорю, Бога-то спутали. От плотского греха ведь люди-то рождаются, от прародительского, а вы Бога подставляете, говорю. Вот тут дьячок и начал кричать: за такие слова, говорит, тебе каторги мало… Донесу, говорит, на тебя, так вот и узнаешь, как нашего Бога и царя хулить! Прямо слова сказать нельзя…
594
В 1895–1903 гг. в семье Николая II и Александры Федоровны родились подряд четыре дочери. По законам Российской империи в случае отсутствия у венценосных супругов сына императором становился младший брат Николая, великий князь Михаил. Побывав 19 июля 1903 г. на открытии мощей Серафима Саровского, императорская чета совершила молебен о даровании им наследника, и через год, 30 июля, родился долгожданный сын — цесаревич Алексей.
— Мы отделим церковь от государства. Всяк сверчок знай свой шесток!
— И вот тоже про войну. Мы с Григорием Миколаичем войну за грех почитаем и, коли человек спросит, не таимся. «Не убей!» — значит, и воевать грех. А тут, в Замураевке, двое из наших отказались на войну пойти, так их арестовали, избили да еще судить будут.
— Это, конечно, насилие над совестью человека! Это скоро кончится.
— Дай-то Бог! А то столько этих гонителей-мучителей, что прямо и жить не дают…