Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
Павел Николаевич уже с некоторым зарядом в душе пошел в кабинет, где его ожидал батюшка, но виду неудовольствия не подал, а совсем напротив, даже благословение в пригоршню принял.
Поговорил батюшка о здравии членов кудышевского дома, об ожидаемом урожае, дождях и градобитиях, за грехи людям посылаемых, а потом после паузы признался, что одно дельце секретное к Павлу Николаевичу имеет…
— Вас послал генерал Замураев или его сынок, земский начальник?
Батюшка опешил:
— Избави Бог! Я сам от себя…
— А я увидал генеральскую лошадь и подумал, что по его поручению…
— Лошадь… это так. Случилось. А собственно я сам от себя…
— Ну хорошо. Слушаю.
Батюшка покашлял в ладонь руки, оправил волосы и тихо начал:
— Как говорится, конфиденцияльно… Не совсем ладно у нас. И без того, как вам, Павел Николаевич, известно, много всяких ересей в наших местах, а тут еще новый источник… И, к сожалению, сей источник оказался недалече от дома сего… Вот я и
Павел Николаевич притворился, что ничего не понимает:
— Какая ересь? Где?
Тогда батюшка кротким и ласковым голосом пояснил, что, по-видимому, супруга вновь прибывшего Григория Николаевича, сама будучи из известного на юге еретического рода Лугачёвых, занимается совращением истинно верующих на уклонение от православной церкви, именуя оную «Вавилонской блудницею» [284] , а нас, служителей церкви, — наемниками власти Антихристовой.
— Ежели прямо донести, куда надлежит, для вас, Павел Николаевич, неприятно будет, на меня же посетуете, почему первоначально до вашего сведения не доведено. Вот я и решил посвятить вас в сию неприятность и просить вас воздействовать своим внушительным словом на… особу сию, Ларисой Петровной Лугачёвой именуемую. Именую же оную особу Лугачёвой на том полном основании, что называться госпожой Кудышевой сия женщина не имеет законного права, ибо законного брака в сей ереси не признается и потому я не имею оснований называть сию особу женой вашего почтенного брата…
284
У русских старообрядцев образ Вавилонской блудницы ассоциировался с Москвой, где зародилась ересь, патриархом Никоном и Русской церковью в целом. Восходит к «Откровению Иоанна Богослова» (17, 1–5) и апокалиптическому образу города Вавилона, который воспринимался христианами как символ духовного разврата и средоточия всякого рода пороков.
Все это батюшка произнес без передышек, под запал, навертывая слово на слово, как нитку на моток. А Павел Николаевич слушал и постукивал карандашиком по доске письменного стола.
— Почему вы возводите на Ларису Петровну обвинения в совращении?
Батюшка рассказал: работает на стройке замураевский мужик, отставной солдат Глеб Синев, нетвердый в вере человек. Вот его там, на новом хуторе, и обрабатывают. А он, приходя на праздники домой в Замураевку, там эти разговоры повторяет.
— Да какие разговоры именно? И кто их слышал? Вы их слышали?
— Самолично я не имел случая, но слухом, как говорится, земля полнится… Пришла ко мне недавно одна старушка и спрашивает: правда ли, что Богородица по земле теперь ходит со Христом и апостолами? Откуда, спрашиваю, такое известие и кто мог сие утверждать? Ну и призналась старушка на духу мне, что слух сей распространяет солдат Синев, а откуда Синев его взял, само собой ясно… Я и ранее слыхал уже, что женщина, Ларисой именуемая, в скитах сектантских в богородицах числилась…
Вы уже знаете, как односторонне понимал Павел Николаевич свободу религиозной совести, а тут священник и действительно давал повод возмущению, а потому Павел Николаевич злым псом на батюшку набросился:
— Как же вы, служитель Христовой церкви, выпытывая на духу греховные тайны человека, обращаете исповедь в орудие полицейского сыска? Кому вы тут служите: Христу или полиции и жандармам?
— Но я, Павел Николаевич, ответствую перед властями и Божескими, и человеческими за свое пасомое стадо… [285] Как полицейскую власть, так и правительствующий синод не я учредил. Мое дело донести о неблагополучии в моем стаде, а уж ежели духовная власть входит во взаимодействие с властями государственными при борьбе с врагами истинной православной церкви — не я тут причиной, а интересы государственного управления, осуждать кои я никогда не решался и ныне не хочу…
285
Сравнение восходит к Новому Завету, где Христос аллегорически изображен в образе доброго пастыря, а овечье стадо, которое он пасет, символизирует христиан, находящихся под защитой Господа. В обыденной речи пастырем называют священника, а стадом — прихожан его храма, которых он должен оберегать и духовно направлять.
— Э, у нас все спутали: и Бога, и попа, и станового! Не разберешь и не разделишь, что надлежит Богу, а что — Кесарю! [286] Избавьте меня от участия в этой тесной компании… Имею честь кланяться!
Павел Николаевич вскочил со стула, слегка кивнул гостю и вышел из кабинета. Батюшка долго ждал его возвращения, вздыхал, отирал платком пот с лица, прислушивался… Даже и проститься не с кем!
Задумчиво вышел, повертел в руке соломенную шляпу и пошел к воротам.
286
«Тогда
К вопросам веры и религии, как мы знаем, Павел Николаевич относился совершенно равнодушно, и в этих вопросах для него свобода совести казалась важнее самого Бога. Так как православная церковь сильно грешила против этого принципа и в борьбе с сектантами и разными еретиками пользовалась не только словом убеждения, но и подмогой государственных властей, то, конечно, все симпатии Павла Николаевича были заранее отданы гонимым за религиозные убеждения людям, в особенности же тем сектам, которые если не прямо, то косвенно носили антигосударственный характер. На первый взгляд, это казалось абсурдом: ярый «западник», государственник, поддерживает антигосударственные секты! Однако все станет понятным, если мы установим одну самобытную предпосылку нашего исторического бытия: монополизировав государственное строительство, наше правительство искони смешивало понятие «антиправительственного» с «антигосударственным», вследствие чего и русская интеллигенция в борьбе со своим правительством перестала отличать интересы правительства от интересов государства. Государство оказалось на втором плане как у правительства, так и у передовой интеллигенции. Из-за деревьев стало не видно леса! Эта печальная историческая самобытность породила немало разрушительных абсурдов. Так, например, развенчала понятие о патриотизме, сузив его до раболепного служения не государству, а правительству, породило наше «пораженчество», — страшную социально-психическую болезнь, при которой граждане при войне с другим государством желают победы врагу, а себе — поражения…
К осени в лесу за парком отчего дома вырос и засверкал на осеннем солнышке, в золотящейся зелени свежесрубленный скит совращенного в ересь Григория Кудышева. Большая чистая и высокая изба с крылечком, с прилипшими к ней пристройками различных хозяйственных служб и сарайчиков; у тесовых ворот выходящих на проезжую дорогу, — кузница; на дворе — сад и огород с парниками. Три старые березы красиво поднялись над домом и посыпали новые крыши золотом опадающей листвы. Размахнулся в небеса журавель колодца. Паслась на лужке рыженькая мохнатая лошадка, мычала где-то корова, на дворе, гремя цепью около конуры, хрипло лаяла злая собака, рылись в кучках неубранной щепы и опилок курицы с огненным петухом во главе. В сумерках загорались желтым светом огни в окнах с занавесочками.
Появился на хуторе завсегдатай — бобыль, отставной солдат из Замураевки, Синев: помогал Григорию в кузнице и на работах на разделке огорода и сада. Про Синева шла молва, что он тоже еретик: не то калугур, не то из бегунов, не то из штундистов [287] . Это и был тот самый человек, про которого говорил замураевский батюшка.
Дыру в заборе парка заколотили наглухо, и хутор как бы совершенно отмежевался от барского дома. Тетя Маша с мужем успокоились: никто больше не нарушал установленных ими порядков, и единодержавие восстановилось в прежней полноте.
287
Чириков указывает на реальное историческое лицо. В своей брошюре «Народ и революция» (Ростов-на-Дону. 1919. С. 23), ссылаясь на «Исторический вестник» (1908. № 5), он пишет, «что коноводом беспорядков в селе Малиновке явился некий отставной солдат из сектантов, Глеб Синев. Он еще задолго до 1905 г. основал в селе и окрестностях какую-то секту. Священник зорко следил за Синевым, но последний формально оставался прихожанином церкви и до осени 1905 года никаких активных действий не предпринимал. Когда же в Саратовской губернии началось крестьянское движение, то Синев сбросил маску и около него стали группироваться все недовольные: началась широкая критика существующего порядка. Синев открыто стал отрицать необходимость властей, до царской власти включительно, а также указывать на необходимость уравнения благ путем насильственного отнятия имущества у помещиков и вообще у богатых». Калугуры(кулугуры) — старообрядцы-беспоповцы, проживавшие на территории Саратовской, Самарской, Оренбургской губерний в XVIII — начале XX вв.; бегуны(странники) — толк в старообрядчестве со второй половины XVIII в., последователи которого призывали уклоняться от повинностей и государственных обязанностей, убегать и прятаться в пустынных местах, проповедовали близкий конец света; штундисты —последователи сектантского течения, возникшего во второй половине XIX в. под влиянием протестантизма, элементы которого сочетали с вероучениями духовных христиан.