Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
Тетя Маша вела переписку с сестрой Анной Михайловной, и бабушка не захотела заехать из Крыма в Никудышевку, как это предполагалось ранее. Она проехала вместе с Еленой Владимировной из Крыма прямо в Алатырь. Сашенька получила распоряжение привезти ребят в Алатырь, чтобы оттуда отправить их в Казань — продолжать учение. Укатил и Павел Николаевич.
Потянулась грустная осень с дождями, листопадом, грязью. Отчий дом нахмурился. В парке по утрам и вечерам галдели вороны. Перелаивались по долгим ночам собаки. Пели петухи. Раскачивал ветер вершины деревьев в парке, и дождь барабанил по стеклам и крышам… Скучно.
Поздней осенью этого года скончался богатырь из дома Романовых, крепкий хозяин земли Русской, царь Александр III.
Подобно тому, как огромный мужицкий мир с каждым новым
288
т. е. конституции.
Надежд на победу в открытой борьбе не было. Крепкая рука покойного царя так стиснула волю к борьбе, что даже всеподданнейшие записки о государственных нуждах стали казаться подвигом величайшего геройского мужества. В это русло и потекла замаскированная оппозиция самодержавию со стороны передовой интеллигенции. По всей России путешествовала идея обращения к новому царю с ходатайствами о расширении нрав и полномочий земских и городских самоуправлений, о создании условий, благоприятствующих общественной самодеятельности, словом, о замаскированной в защитные цвета конституции без упоминания ее подлинного имени, которое произносилось лишь шепотом и с оглядкой на все стороны.
Застрельщиками были испытанные либералы тверского дворянства [289] . За ними закопошились и все прочие либеральные дворянские гнезда и передовые земцы.
В столбовой Симбирской губернии за время крепкого царствования покойного императора либерализм и в дворянстве, и вообще в культурном обществе сильно повыветрился, потерял много позиций и утратил былую храбрость… Поэтому не было ничего удивительного, что «идея» очутилась на попечении Павла Николаевича Кудышева.
289
В начале 1862 г. неудовлетворенные «Положением» 19 февраля 1861 г. члены тверского дворянского собрания во главе с юристом и выдающимся общественным деятелем А. М. Унковским (1828–1893) потребовали от правительства созыва бессословного представительства, в ответ на что 13 мировых посредников были арестованы и высланы. Вторично с запиской, содержащей прошение даровать России самоуправление, неприкосновенность прав личности, независимость суда, свободу печати и т. д., земцы Тверской губернии обратились к Александру II в 1879 г.
На первых порах Павел Николаевич взвинтился, помолодел, забил барабаном языка тревогу к наступлению. Метался то в Симбирск, то по губернским гнездам единичных единомышленников, то заседал с ближайшими друзьями в старом Алатырском доме. Говорил возбудительные речи, призывал к гражданским обязанностям, читал сочиненное им всеподданнейшее ходатайство. Ему аплодировали, с ним соглашались, сочиненную им записку одобряли и еще усиливали более определенной формой выражения, но когда был назначен тайный съезд в Никудышевке для последнего оформления и подписи всеподданнейшего ходатайства, то приехало всего-навсего четверо стойких героев. При виде такой малочисленности своей армии Павел Николаевич пал духом, а четверо стойких печально развели руками, подивились подлым временам и общей трусости, но подписывать сочиненный адрес новому царю отказались. Хорошо, сытно пообедали, выпили, отдохнули и разъехались по домам с тайным чувством избавления от грозившей опасности.
Недолго скорбел и сам Павел Николаевич над этой неудачной затеей — попросить у нового царя гостинца в виде самоограничения. Очень скоро Павел Николаевич убедился, что все, что ни делается, — к лучшему: отважные тверцы, сунувшиеся к новому царю со своей конституционной докукой, пустившие, так сказать, первый пробный шар, были оскорблены и унижены в своих лучших гражданских чувствах [290] :
290
Имеется в виду реакция Николая II на поздравительный адрес представителей тверского земства, отправленный ему в 1904 г. по случаю его вступления на престол. В частности, высказывалось пожелание об участии представителей земств в делах внутреннего управления, что вызвало гнев царя. На торжественном приеме в середине января 1895 г. он объявил всем тверским предводителям дворянства выговор, а Ф. И. Родичеву (1854–1933), автору поздравительного адреса, было запрещено впредь занимать общественные должности.
Конечно, Павел Николаевич был глубоко возмущен таким некультурным поступком молодого царя, но в глубине души утешался тем, что хорошо это вышло, что и они, симбирцы, не сваляли такого же дурака, как тверцы!..
Лбом стены не прошибешь! Опереться не на что… Один в поле не воин…
Не более счастливым оказался и огромный мужицкий мир: никаких манифестов о земле не последовало, и вместо него мечтательный русский народ получил от нового царя совет: «Не верьте лживым слухам о земле, распространяемым среди вас людьми злонамеренными, и слушайтесь ваших земских начальников» [291] . А слухи о земле летали по необъятным просторам всего мужицкого государства. Прилетели они на тайных крыльях и в Никудышевку.
291
Возможно, Чириков имеет в виду речь, которую произнес, находясь на военных маневрах в Курске, 1 сентября 1902 г. Николай II. В ней он перед местными волостными старшинами и сельскими старостами повторил слова своего отца, императора Александра III, сказанные им на торжественном обеде в честь коронации в 1883 г.: «Следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным и нелепым слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и тому подобному. Эти слухи распускаются нашими врагами…». Однако следует указать, что это имело место спустя несколько лет после описываемых во второй книге романа событий.
Однажды зашедший во флигель по хозяйственным делам Никита помялся и спросил Ивана Степановича Алякринского:
— А что, барин, у нас опять про манихест болтают… Быдта вышел манихест про землю… Почему его в церкви не прочитают, народу не объявляют?
Алякринские в два голоса убеждали Никиту, что никакого манифеста не выходило про землю, удивлялись, откуда идут эти глупые слухи. Никита поддакивал:
— Конечно, так… Зря все болтают… Вам знать лучше…
Но по застывшей хитроватой улыбочке на лице Никиты было ясно, что он не верит тете Маше с мужем, а пришел только пытать, что скажут господа…
Такие же слухи ползали и в Замураевке. Кто их распространял — одному Богу известно. Точно из земли же и рождались они. Генерал Замураев и сын его, земский начальник, оба волновались, искали виноватых, подозревали то одного, то другого жителя, но слухи не умирали. Ползали, летали, таились по молчаливым избам.
Наконец-то урядник выловил и приволок к земскому начальнику одного болтуна, отставного солдата Синева. Собрались мужики около кузницы в Никудышевке — колеса чинили, а солдат и давай болтать про манифест, который господа от народа спрятали. Дошло до урядника: какая-то баба по глупости спросила его про землю и созналась, что около кузницы солдат Синев баил что-то. Солдата Синева становой арестовал и куда-то отправил, а земский начальник принял немедленно меры к прекращению зловредной болтовни.
Он созвал на свой двор в Замураевке всех старшин и старост своего участка. Выстроил всех перед крыльцом и громко и сердито сказал:
— Среди вас снова появились болтуны, распускающие зловредные слухи о царском манифесте, о земле и прочей чепухе. Я недавно поймал одного болтуна. Ловите и вы их, зорко наблюдая…
— У нас нет этаких! — произнес впереди стоявший мужик, на которого случайно упал строгий взгляд земского начальника.
— А как ты стоишь? Зачем расставил ноги на полтора аршина? Встань как следует!