Отдай, детка! Ты же старшая!
Шрифт:
— О! Тратили папины капиталы. А производили стойкое впечатление человека, достигшего всего самостоятельно. Теряю наблюдательность! Так вы мажор?
— В наше время был такой уничижительный термин, как «папенькин сынок». Это будет вернее.
— Гордитесь?
— Конечно!
Даринка хмыкнула. Блин! Вот таким он ей нравился. Вот же дрянь! Нашел время!
Что — то такое отразилось у нее на лице, что Истомин, улыбаясь лишь уголками губ, смерил ее очень теплым, каким — то по- настоящему светлым взглядом.
— То
— Это колыбель бесконечной головной боли, безумных долгов, бессонных ночей и первых утаенных у государства доходов.
Горянова рассмеялась:
— Так и вижу где — нибудь на стенах лет через тридцать иконостас с вашими фотографиями и личным автографом и следы от многочисленных помадных поцелуев широкой возбужденной публики: здесь начинал свой бизнес миллиардер всея Руси и прочее, и прочее, и прочее…
Истомин рассмеялся и покачал головой. Но тут принесли даринкин суп, а Истомину подали рыбу с овощами на пару.
— Диета? Фигуру блюдете? — ехидно поинтересовалась она.
— Блюду! — подтвердил Истомин. — Все-таки женщины на мужскую фигуру ведутся ничуть не меньше, чем на деньги, так зачем лишать себя стратегического преимущества? — ответил он, отправляя кусочек ароматного болгарского перца в рот.
— Желаете свалить к своим ногам весь мир?
— Нет! Пока желаю завалить, и не к ногам, вполне определенных особей. И хорошая фигура очень этому способствует.
— Коварный тип!
— А то!
— Правильно, что с самого начала держалась от Вас подальше.
— Это Вы сейчас так оригинально сожалеете?
Горянова шутку оценила и расхохоталась. Но тут зазвонил маршем из «Звездных войн» даринкин телефон и показалась картинка с Дартом Вейдером.
Так как девушка ела суп, она положила телефон перед собой и нажала громкую связь.
— Горянова! — зарычал в трубку Савелов. — Ты где шляешься, поганка?
— Как где, шеф? Заедаю стресс! У меня обеденный перерыв вообще — то!
На том конце зашипели:
— Твой обеденный перерыв закончился десять минут назад! Шагай, у меня созрело дополнение к утреннему разговору. Так что быстро ножки передвигай!
— Ничего себя заявочки! Дополнение у него возникло! Хорошо не твердый шанкр! — продолжая уплетать супчик, возмущалась Горянова. — А кто оторвал полчаса моего наиличнейшего времени, чтобы принести мне пренеприятное известие? А? Так что поем- и вся ваша, а до этого — ни-ни! И прекратите мне аппетит портить, а то у моего не привыкшего к такому общению сотрАпезника будет несварение.
— Ой! Опять трындишь, Горянова! У тебя из сотрАпезников только Завирко. А она умотала на склад. Так что сидишь ты там в благородном одиночестве и фигней страдаешь, серая шейка моя: улетать или не улетать, вот в чем вопрос.
Но Горянова не стала дослушивать новую, оригинальную версию
— Портит весь аппетит, — пояснила она удивленному Истомину.
— Вы так всегда разговариваете с начальством?
— Нет! Эта вежливая форма приберегается мной исключительно для общественных мест. В личном общении у нас преобладают все оттенки великолепной нецензурной брани.
— Оригинально!
— Хотите и с Вами тоже буду так общаться?
— Нет! — засмеялся он. — Предпочитаю старую добрую классику. Для нервов, знаете ли, полезно. А о чем Роман Владимирович с Вами говорил, если не секрет? Что это за пренеприятное с вашей точки зрения известие? — поинтересовался Истомин, разрезая рыбу на мелкие кусочки и отправляя в рот.
— А? Это? Да повышают меня, с обязательной ссылкой в Воронеж.
— Надолго?
— Пока вроде на год. А там, кто его знает? Да я еще не согласилась! Думаю!
— Большой проект?
— Огромный! И я — главная! Представитель заказчика с неограниченными полномочиями.
Истомин присвистнул:
— Кто так доверяет?
— Самвел Тимурович.
— Серьезный человек! Он абы с кем не работает. Это признание, Даринела Александровна, посильнее потанинского гранта! И если вам интересно мое мнение, то надо однозначно ехать!
— Не все так просто…
Он оторвался от еды и снова очень внимательно посмотрел на нее:
— Боитесь оставить своего мальчика одного? — понимающе свел брови Истомин. — О, женщины!
Даринка дернулась.
— Простите, — тут же совершенно серьезно извинился он. — Не хотел язвить, но не думал, если честно, что для вас личные отношения приоритетней работы. Только не для Вас!
— Что, у меня на лбу написано несмываемыми рунами великолепное слово «карьеристка»?
— Есть такое дело! Только с одной поправкой — карьеристка действует расчетливо, а вы просто любите свою работу и делаете ее замечательно. Это я могу сказать совершенно очевидно! Знаете, я тут недавно специально по вашему объекту у нас на заводе документацию сверял. Так вот, у вас расхождения сделанного с заявленным нет вообще. Ноль процентов. Вы выполнили ровно то, что прописали в ТЗ, и даже по сантиметрам уложились. За всю свою предпринимательскую деятельность такую немецкую педантичность встречаю впервые.
— Ой! — Горянова от удовольствия даже порозовела.
— Так что, мне жаль будет, если вы упустите такую серьезную возможность для роста. Да и уверен, что Вам понравится боевая обстановка и новые места и люди. А мужчина… — он как — то так опять, по- своему, по-истомински хмыкнул, — мужчина, если уверен, что это его женщина, а не просто удобная, легко заменяемая субстанция, подождет. Мы, если действительно любим, не изменяем. Просто не тянет на другую. К тому же есть самолет. Два часа, и вы дома!