Отдохните, сударыня!
Шрифт:
Из квартиры Виталика выскочила Лена. Увидев наведённый на мужа пистолет, охнула и бросилась на линию огня, закрыв мужа собой.
У Леонтия Викентьевича искривилось лицо, он застонал, быстро поднёс пистолет к своей голове и выстрелил. Его тело, дёрнувшись два раза, будто всхлипнув, как-то плоско упало, напоследок нелепо взмахнув рукой с портфелем. Из портфеля вывалилась переплетённая диссертация и закрыла лицо покойнику. На обложке было напечатано название: «Доминирование альфа-самца в стаях млекопитающих как аналогия поведенческого режима в российских семьях».
Завизжали женщины.
– Стоять всем! Ни с места! Кто стрелял? Бросить оружие – считаю до трёх! Раз!..
Глава седьмая
Исчезновение трупа
– Он сам, вот из этого, – всхлипнула Лена и ногой показала на пистолет Леонтия Викентьевича. Сама она, шмыгая носом, пыталась вернуть плащ Виталика на правильное место, но ей мешали его руки, всё ещё поднятые. Сержант Лёха закашлялся.
– Из этого? Это его оружие?
Из квартиры Леонтия Викентьевича вытекла струйка воды и устремилась к телу покойного.
– Ты что, не выключила «Керхер»? – грозным шёпотом спросил у жены Виталик.
– Ты ж не махнул рукой! Опустил бы хоть одну… – заикнулась было, тоже шёпотом, Лена. Но увидев, как яростно повёл глазами Виталик, правильно восприняла этот жест как команду и кинулась в квартиру выключать.
Валерия Львовна попыталась преградить струйке воды путь голой ногой, но та легко обтекла её 34-й размер стопы и подтекла под лежачую голову почившего.
Покойник чихнул, поднял голову и сказал:
– Уйдите все, я не хочу жить. Я прошу!..
– Это даже не травмат, это так, пугач, – поднимаясь и отряхиваясь, объяснил сержант Лёха и спрятал свой пистолет за пояс. – Давай, Викентьич, кончай дурака валять, вставай.
Глава восьмая
Жить всё-таки хорошо. И жить надо – это завет классика
Валерия Львовна упала над мужем и, обняв его мокрую голову, мелко целуя, что-то запричитала. Автор считает, что ближе всего ей подошло бы что-нибудь из Чехова:
«…Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлёт нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрём и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнём…»
Ах, какие слова! Автор никак не может познать магию их простоты. Давайте ещё полюбуемся:
«…Я верую, дядя, я верую горячо, страстно… (Становится перед ним на колени и кладет голову на его руки; утомлённым голосом.) Мы отдохнём! Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах…»
Стоп! А вот это, Антон Павлович, нам, увы,
– Вот до чего наука доводит человека, – сказал Лёха Виталику. – А был почти мужиком в детстве, только в очках! Я с ним в одном классе учился… У тебя найдётся дома чего-нибудь? А то я переволновался…
Тут Виталик вспомнил, что он переволновался тоже. Они пошли к Лене, на шум уборки. И там были некоторое время, пока унимали волнение старым известным способом и пока не вспомнили о неблагополучных соседях. Тогда они решили пригласить их тоже, в знак примирения сторон и вообще… Но не достучались. Наверняка те тоже переволновались.
Тут автор вспомнил о заветах любимого классика про ружьё, которое непременно должно выстрелить, перечитал написанное и увидел, что да, в тексте встречается некстати вынутый пистолет полицейского Лёхи, который так и не выстрелил. Это серьёзная промашка со стороны автора, который стремится тут же её загладить перед читателем, а вместе с ним и перед Антоном Палычем: пистолет выстрелил! Ночью на дежурстве полицейский сержант Лёха участвовал в задержании опасного преступника, который злобно отстреливался. Пришлось выстрелить и сержанту. Вот только не знает автор – попал, не попал Лёха, но звук, который теперь извиняет автора, был… Между прочим, преступника как-то задержали, и случайно никто из наших даже не пострадал.
А вот среди героев и героинь этого рассказа нашлась одна пострадавшая. Диссертация. Она подмокла… И Леонтий Викентьевич вынужден был её перепечатывать. А главное – заново собирать подписи, выслушивать дурацкие замечания и фальшиво с ними соглашаться. Пришлось даже в угоду критикам исправить название. Теперь оно гласило так: «Доминирование альфа-самки в стае млекопитающих как аналогия поведенческого режима в российских семьях». Самого текста диссертации смена названия не изменила, так как в содержании и до этого доказывалось, что в российской семье доминирование самца фиктивное, будь он хоть альфа, хоть омега.
И когда вдруг после того эпического выстрела кончилось доминирование Леонтия Викентьевича, семья его в один миг стала благополучной и крепкой, и похожей на такие же другие счастливые российские семьи, которые, как мы знаем, все счастливы одинаково. Таких немного, но они есть.
Но сама Валерия Львовна, встречаясь иногда с Виталиком на площадке, почему-то слегка пунцовеет, когда говорит: «Здравствуйте!» и слышит от него ответное, со значением: «Здра-ась-сьте, здра-ась-сьте…»
P.S. На этом бы и закончить нашу историю. Но некоторые назойливые читатели уже спрашивали: не работает ли автор на фирму Karcher, представляя тут, как бы неназойливо, рекламу их замечательных насосов? Автор отвечает: нет, такого предложения от фирмы не поступало. А если и поступит, то автор, скорее всего, будет долго думать, так как сам он, автор, с унитазом борется, вызывая сведущих слесарей и сантехников.