Отечества крылатые сыны
Шрифт:
И началась небывалой силы болтанка. Мощные вертикальные потоки, словно щепку, бросали самолет. [90] То он на сотню метров проваливался куда-то в бездну, то его с большой силой кидало вверх. Он плохо слушался рулей, нас отрывало от сидений, как будто неведомая сила хотела выбросить из кабин…
– Поворачивай обратно, - посоветовал я командиру.
– Выйдем из облачности, пока не поздно, и тогда решим, что делать дальше.
– Добро, - согласился летчик.
Молчаливый, неторопливый на земле, Алин оставался таким же и в полете. Другие в воздухе преображались. Он - нет. Свои обязанности Василий выполнял четко, без суеты, спокойно. Это спокойствие передавалось
С большим трудом мы развернулись. Порой ноги командира отрывались от педалей, но он крепко держал в руках штурвал.
Наконец мы вышли в безопасную зону, осмотрелись. На западе еще сильнее бушевала гроза. Северо-западная и северная части неба были открыты. Я сориентировался, проверил расчеты. Находились мы западнее Великих Лук. Выходит, что можем лететь на запасную цель. Рассчитал курс, сообщил его летчику. А молния все еще сверкала, самолет болтало. Земля по-прежнему закрыта облаками. Ориентироваться трудно. Наши радионавигационные средства остались далеко позади. Вспомнил о вражеских радиостанциях. Надо воспользоваться ими. Посмотрел в свои записи. Радиостанция немцев, что в латвийском городе Мадона, как раз в полосе нашего полета. Настраиваю РПК-2 на эту станцию. Грозовые разряды мешают, все же слышу немецкую речь, затем музыку. Стрелка прибора показывает, что Мадона немного правее линии пути.
– Васек, доверни правее градусов десять и следуй на Мадону. Удерживай стрелку на нуле. [91]
– Добро, - как всегда спокойно отвечает Алин и молча выполняет команду.
– Товарищ штурман!
– слышу голос радиста.
– Вы не забыли о листовках?
– Нет, не забыл. Готовьтесь.
Перед полетом комиссар полка Тарасенко предупреждал: «Берите побольше листовок. Они поднимут дух советских людей, попавших в немецкое ярмо, донесут до них слова правды о положении на фронте».
Мы прочитали текст листовки. В нем говорилось о героизме наших войск, защищавших каждую пядь родной земли, об огромных потерях гитлеровцев, призывалось не верить фашистской пропаганде, подниматься на борьбу с поработителями.
Под самолетом виднелась земля, укрытая темнотой и рваными облаками.
– Коля! Начинай. Только не спеши. Раскрывай пачки. Бросай по частям.
– Вас понял, - слышу в ответ.
Тем временем стрелка полукомпаса заколебалась и поползла в противоположную от нуля сторону - мы пролетели над радиостанцией. Это хорошо. Теперь я знаю свое место. До Риги осталось чуть больше ста километров. Уже виден берег Рижского залива. Выходим на порт. В это время внизу появились взрывы бомб. Значит, мы не одни. Стало веселее. До сих пор угнетала мысль, что, быть может, только мы не сумели прорваться к Кенигсбергу. Прицельно сбрасываю бомбы. Вражеская противовоздушная оборона молчит: нас не ожидали. Возвращаемся домой, обсуждаем результаты удара.
Опять использовал радиостанцию Мадоны. От аэродрома до цели мы летели в режиме радиомолчания. Радист находился на дежурном приеме [92] команд с КП авиадивизии. Мы имели право вести передачу только при крайней необходимости. Лишь после выполнения задания мы условным сигналом доложили об этом.
Справа все еще сверкала молния. Она уходила куда-то на юго-восток.
– Верно говорят, что гроза - самый страшный враг авиации, - заговорил после долгого молчания командир.
– А туман или обледенение?
– спросил радист.
– И там хлопот не оберешься, но главный враг все же гроза.
– Чувствовалось, что командир все еще находится под впечатлением пережитого.
При полете к цели я заметил, что на высоте 7000 метров
24 июля мы повторили налет на Кенигсберг. Снова пришлось лететь в сложных метеорологических условиях. Но результаты удара были хорошими. Вражеские объекты горели. Немцы оказывали упорное сопротивление. Район цели прикрывало много батарей зенитной артиллерии и до 30 прожекторов. В миф об уничтожении советской авиации теперь никто не верил. Из этого полета не вернулись домой экипажи К. Г. Жданова и Н. К. Чурсина. [93] Новые потери. С болью в сердце переживали мы гибель своих товарищей…
Затем последовали удары по Данцигу, Тильзиту, Инстербургу. Полеты дальние, сложные, трудные, изнурительные. Летали и ожидали вестей о судьбе друзей, не вернувшихся с налетов на Кенигсберг.
В начале августа в полку появился лейтенант И. Е. Душкин. Это появление Ивана было для нас возвращением человека с того света. Радовались мы его возвращению безмерно. Он рассказал нам о трагической гибели товарищей. Как и многие из нас, при налете на Кенигсберг 21 июля экипаж Душкина попал в грозу. Самолет бросало, словно щепку. Товарищи надеялись, что вот-вот прекратится нестерпимая болтанка. Но она не прекращалась. И машина не устояла против страшной стихии. Самолет бросило с такой силой, что он развалился на части. Долго летчик не мог сообразить, что же произошло. Только на высоте 2000 метров Душкин открыл парашют. Приземлился благополучно.
В этой катастрофе погибли штурман дивизии майор Е. Н. Журавлев, стрелок-радист и воздушный стрелок - они так и не смогли открыть парашюты, видимо, погибли во время разрушения самолета. Душкин долго блуждал лесом, попал в партизанский отряд, там встретился с авиаторами других частей, потерпевших от грозы. Оставшиеся в живых вскоре перелетели на Большую землю и вернулись в свои полки.
Иван Душкин, бывший пилот ГВФ, с первых дней пребывания в полку стал всеобщим любимцем. В нем сочетались многие замечательные качества человека-воина: мастерство, храбрость, скромность, доброта. К товарищам Иван относился с той меркой, [94] с какой подходил к самому себе. Выше всего ценил он мужество и презирал всякого рода малодушие, слабость.
Радовались мы возвращению Ивана, но не знали тогда, что мужественному воину придется еще не раз попадать в смертельную опасность, оставлять на парашюте самолет, и что случится это очень скоро…
* * *
Пока мы летали на Кенигсберг, Данциг, Варшаву, Тильзит, Инстербург, велась тщательная подготовка к удару по логову фашистского зверя - Берлину. Но для этого необходимо было увеличить радиус действия бомбардировщика. С этой целью конструкторы изготовили из обтюраторного картона дополнительные баки емкостью 350 литров. Они имели сигарообразную форму и подвешивались на внешние бомбодержатели. Бензин из них расходовался в первой части полета.