Отечества крылатые сыны
Шрифт:
По летной специальности замполит - штурман. Он частенько летает на боевые задания. Вот и сегодня собирается в полет, на этот раз с нашим экипажем. Тарасенко пользуется большим авторитетом. Его уважают все, а любители вольностей - побаиваются. Замполит умеет найти путь к сердцам воинов. Приходится удивляться, как подполковнику удается запоминать имена всех авиаторов полка, знать достоинства и недостатки каждого из них. [113]
Николай Григорьевич был и остается в моей памяти образцом настоящего политработника.
Взлетели мы засветло. Следуем маршрутом, изученным до мельчайших подробностей.
От Ахтубы берем курс на несколько необычную цель: в глубоком овраге, юго-западнее Сталинграда, прятались гитлеровцы. Там же их техника: танки, артиллерия, автомашины, склады боеприпасов, горючего.
С левого берега Волги в сторону цели устремлены два луча прожекторов. Они пересекаются как раз над оврагом. Эти прожекторы помогают нам точно выполнять боковую наводку, произвести меткий удар. С высоты 2000 метров хорошо видна заснеженная степь, дороги на ней, овраги. Прицеливаюсь и сбрасываю фугасные бомбы. Через несколько секунд появился взрыв невиданной силы. Он, словно молния, осветил небо и землю. Сразу же возникло много пожаров. А взрывы все продолжались.
– Молодцы!
– похвалил нас подполковник Тарасенко, - теперь немцы остались без горючего и боеприпасов, а самолетами много не подбросишь. Это большая, неоценимая помощь наземным войскам.
Радостными мы возвращались на свой аэродром. Лишь только остановились моторы, к самолету подбежал техник П. Л. Чумак, с ним моторист В. Д. Шаховец. Подошли техник звена В. Г. Голосняк, техник по приборам А. В. Анкудинов, инженер эскадрильи К. И. Янин. Все они крепко жмут нам [114] руки, поздравляют с успешным выполнением задания (они уже знают о взрыве складов. А мы благодарим своих помощников за хорошую подготовку самолета. И в зимнюю стужу, и в слякоть, в непогоду трудились они. От хорошей подготовки самолета зависели успех и безопасность полета. А что такое хорошая подготовка? Это своевременное выполнение регламентных работ на боевой машине, грамотное обслуживание ее на земле, тщательный контроль за работой агрегатов и быстрое устранение повреждений, полученных в бою.
Особым старанием выделялся техник нашего самолета Павел Чумак. С утра до ночи он хлопотал возле самолета как заботливая мать возле ребенка. Он провожал нас в бой, встречал на земле, изо всех сил старался, чтобы безотказно работали моторы, оборудование, чтобы машина всегда была заправлена бензином, маслом, воздухом, кислородом.
За отличное выполнение боевого задания командир полка объявил нашему экипажу благодарность.
В один из февральских дней в полк возвратились летчик Ефим Парахин и его стрелок-радист Агубекин Габачиев. Товарищей трудно было узнать. Измученные, бледные, истощенные, они еле стояли на ногах. И теперь, спустя много лет, я помню глаза Ефима, полные тоски. Казалось, он стал старше на десятки лет. Куда девалось былое веселье, молодецкий задор? О том, что случилось с ними в незабываемую ноябрьскую ночь 1942 года, рассказал сам Парахин:
«Мы уже находились на боевом курсе. Зенитный огонь усиливался. Ослепительные лучи прожекторов осветили самолет и не отпускали
Я видел, как штурман Соломонов открыл нижний люк и нырнул в ночную бездну. Габачиев доложил, что он оставляет самолет. Струей воздуха в мою кабину потянуло огонь и дым, стало обжигать лицо, руки, дым забивал дыхание. Машина стремительно неслась к земле. Огромная, казалось, непреодолимая центробежная сила прижала меня к стенке сиденья, много сил потратил я, чтобы привстать, открыть колпак и выброситься из горящего самолета.
Когда парашют открылся, я почувствовал левой ногой сильный холод. В это время в небе вспыхнули светящиеся бомбы, их сбросили наши самолеты. Стало светло, как днем. Объятый пламенем бомбардировщик камнем упал на землю, взорвался… Я осмотрелся. Оказалось, на левой ноге нет унта. Ноги вроде бы целы. Видимо, унт слетел в момент открытия парашюта. Над головой слышались гул наших самолетов, заходящих на цель, разрывы зенитных снарядов. Мимо меня со свистом проносились бомбы, сброшенные вами, товарищи.
От неожиданного удара о землю потемнело в глазах, упал я в какую-то яму. С трудом поднялся, сбросил парашют и побежал от места приземления: там оставаться было нельзя. На пути попалась свежая воронка, нырнул в нее. Земля еще горячая от недавнего взрыва. Немного передохнул, обогрел ногу, обмотал ее шарфом. Стал звать Соломонова, Габачиева - никто не откликнулся. Из-за сильного гула они не смогли услышать меня. Куда же идти? [116]
Небо закрыто сплошной облачностью, по звездам ориентироваться невозможно. Надо мной проплывали знакомые силуэты бомбардировщиков, они уходили в сторону своего аэродрома. Словно желая догнать их, я двинулся в том же направлении.
Много ли я прошел за эту ночь - не знаю. Только свет ракет, пожары, артиллерийская канонада, по которым угадывалось кольцо окружения, показывали, что я все еще в тылу врага. Восемь дней и ночей пробирался я к линии фронта. Обморозил руки, ноги, лицо. Изголодался. Пищей служил кусок мерзлого лошадиного мяса, отрезанный от убитой в поле лошади…
Казалось, что цель уже близка, что вот-вот перейду линию фронта. Через мою голову уже летели снаряды с обеих сторон. И тут силы покинули меня. Я потерял сознание, и меня подобрали немцы…
…Лагерь за колючей проволокой. Гитлеровские изверги не давали ни есть, ни пить, ни спать. Били палками, травили собаками. Даже горсть снега за проволокой нельзя было достать. Кто пытался сделать это, того настигала пуля часового…
В лагере среди других военнопленных оказалось 16 авиаторов. Они в условиях невероятных лишений, голода, раненые, обгорелые, обмороженные, вели себя достойно, как и другие воины, оставались верными сынами своего народа. Здесь я встретился и с моим радистом. Габачиев спас меня от верной гибели, хотя и сам был в тяжелом состоянии. Штурмана Яшу Соломонова немцы сразу же расстреляли…