Откровения на пути в обитель
Шрифт:
Аккуратно раз в неделю «женихался»: посещал в бассейне клиники травматологии-ортопедии свою школьную «кралю» И. Мои визиты сильно смахивали на свидания «по долгу службы». Избранница особого интереса ко мне не проявляла, терпела и позволяла поболтать с собой. На следующий год она поступила на педиатрический факультет, я продолжал наведываться домой. Её проницательная мама Валентина Павловна, похоже, симпатизируя мне, с сожалением бросала в мою сторону понимающие взгляды. Чувствовал – не светит мне здесь ничего, но настырно продолжал прошибать лбом эту бетонную стену, пока не получил известие о близкой свадьбе И. с парнем из её группы Олегом. Не скажу, чтобы меня эта новость убила, скорее наоборот – почувствовал какое-то облегчение: конец неопределённости, просто и легко, привычно проглотил очередную горькую пилюлю. В душе сохранялось трепетное чувство романтической любви на всю жизнь до самого
Попытки обрести замену И. в сердце успехом не увенчались, хотя были какие-то чувства, похожие на трепетную любовь, к одногруппницам Свете Г., Ире А. Но всё это было совсем не то! Возможно, моя реакция на отвержение по типу «ну и пусть, а я всё равно вам докажу; ещё горько пожалеете, госпожа, о своей ошибке» давала мне силы ещё настырней вгрызаться в изучение медицины.
Перед 2-м курсом нас снова вывозили на сельхозработы в деревню с метким названием Пролейка. Здесь, уже не столь напуганные возможностью исключения из института, мы иногда позволяли «пролить» в своё нутро обменянный на картошку в деревне самогон вприкуску с испечённой на костре картошкой под песни с гитарой. Был тариф «бартера» с местным населением: ведро картошки – трёхлитровая банка молока, два ведра картошки – бутылка самогона, три ведра – русская баня. Условия были, конечно же, достойнее, чем в «Коммунаре», тем паче, что рядом с нами жили и работали старшекурсники. Как ни странно, наши студенческие вечеринки были весьма целомудренны: всё на уровне игривых взглядов, песен хором и плясок на дискотеке. Конечно же, кто-то и тешился в гламурных похождениях, только это не было широко распространено.
В Пролейке я обзавёлся «дежурной» дамой сердца – ПО ТРАДИЦИИ, тайно от неё и без претензий на взаимность. Наташа М. училась на параллельном потоке. Случайно ли, но она, как и моя школьная «невеста» Марина, попала в сферу внимания старшекурсника, и, по-видимому, он «воспользовался случаем», так что «моя дама» днём на картофельной борозде была далеко «не в форме» после ночных приключений.
К третьему курсу у меня стали вырисовываться контуры моего будущего места в медицине. Рамки учебного курса перестали меня устраивать, и постепенно начал формироваться собственный образ врача-практика. В нём главное место принадлежало научным знаниям, мануальным навыкам и естественным способам лечения, доведённым до уровня высокого мастерства и филигранного искусства без зависимости от технических достижений и высоких технологий.
На третьем курсе я стал посещать научный студенческий кружок на кафедре пропедевтической терапии. Немалую роль в этом сыграл преподаватель нашей группы Евгений Иванович Селезнёв. Педагог и клиницист с большой буквы, просто обаятельный человек, он как никто другой соответствовал моему идеалу врача. Выстукивание, выслушивание, ощупывание, расспрос больного были возведены им в ранг культа в хорошем смысле этого слова. Обходы и демонстрации больных превращались в увлекательный и захватывающий детектив в расследовании преступных действий болезни, а беседа с больным – в театральную миниатюру и вместе с тем в урок любви и сострадания. К сожалению, у Евгения Ивановича не было студенческих исследовательских тем. Мне досталась тема «Острая сердечная недостаточость и отёк лёгких» у другого руководителя. Им стал коллега Евгения Ивановича – Семёнов Вадим Алексеевич. Он уступал моему кумиру в преподнесении материала, был непоследовательным, но по уровню энтузиазма и энергии был даже выше. Впоследствии Вадим Алексеевич возглавил кафедру терапии в Саратове. Часами высиживал я в областной научной библиотеке, выискивая материалы по теме. Это было захватывающе. Однако, к сожалению, всё опять-таки закончилось докладом теоретического материала на студенческом кружке. Ещё раз возвращаюсь к теме важности мотивированного и целенаправленного поиска наставника и профессионального интереса в любом деле. Какие колоссальные потери несли и несут наше здравоохранение и государство из-за отсутствия упорядоченной системы профотбора, профмотивирования и спецподготовки наиболее одарённых Господом специалистов!
Следующей ступенькой в науке была работа на кафедре неврологии. Божиим промыслом моим научным руководителем стал Алексеев Геннадий Николаевич – сын того самого маминого «спасителя» нейрохирурга Николая Ивановича. Мне поручили изучать отдалённые последствия стереотаксических операций при эпилепсии. Дали адреса больных, которых оперировали в 70-х годах в Куйбышеве в учреждении, которое называлось почему-то «физинститут» (судя по всему – клиника неврологии и нейрохирургии мединститута). В нём же, кстати, оперировали и мою маму. Я писал письма прооперированным больным со всего СССР и, получая от них ответы, анализировал их.
Подводя итог сказанному, отметим, что это были мои первые соприкосновения с МЕДИЦИНСКОЙ НАУКОЙ. Необходимо было пройти непростую школу подготовки и защиты кандидатской диссертации, чтобы понять, насколько зачастую ЭФЕМЕРНА И ЛЖИВА эта область деятельности. Ярлыки кандидата или доктора медицинских наук никоим образом не должны затмевать критику и расслаблять нас, если ГОСПОДЬ БЛАГОСЛОВИЛ НАС СТАТЬ ПАЦИЕНТАМИ. Скорее наоборот – этот факт должен настораживать нас. Вероятнее всего, перед нами – амбициозный теоретик, способный нанести реальный вред нашему здоровью, нежели сердобольный и искусный ВРАЧ.
После окончания третьего курса со мной случилась неприятность. Во время подготовки к летней сессии я поехал «развеяться» за город на велосипеде. На обратном пути пришлось преодолевать сильный встречный ветер и усталость. Пригнувшись к рулю, я из последних сил крутил педали. Подняв голову, слишком поздно увидел, что на меня стремительно надвигается надпись «Хлеб» на задней стенке фургона, стоявшего на обочине. По-видимому, я пытался закрыться от удара левой рукой, а правой нажать на ручной тормоз. Удар! В себя пришёл лёжа на асфальте. Кроссовки, очки, кепку сорвало ударом. Правая рука не работала. По лицу текла кровь. Ползком я нашёл все свои пропажи. Даже очки! Побрёл искать водителя фургона, который спустился с насыпи в кустики по малой нужде и уже поднимался мне навстречу. Не дав ему ничего толком спросить, я попросил его отвезти меня в ближайшую больницу – кардиоцентр. Велосипед с искорёженным рулём попросил проходивших мальчишек-рыбаков доставить домой, назвав адрес. Удивительное поведение в экстремальной ситуации! Ничего не потерял, всех «построил»! Дальнейшие события прошли как в кино: транспортная шина на сломанное предплечье и наркотик в кардиодиспансере, «скорая» перевозка в травматологическое отделение больницы им. Семашко, снимок, диагноз «оскольчатый перелом правой лучевой кости со смещением», репозиция отломков, гипс, такси до дома. Удивительно, но и здесь я всех «построил». Задал все необходимые вопросы, попросил вызвать такси, заставил медсестру вынуть из ведра с моими рвотными массами упавшую туда кепку, завернуть её в газету и вернуть мне.
Горе было моим бедным родителям! Они услышали в открытое окно, как кто-то зовёт снизу от подъезда, называя номер нашей квартиры, увидели искорёженный велосипед и бросились искать меня по больницам. Мы вернулись домой одновременно. Впервые в жизни я увидел, как папа плачет. По милости Божией всё обошлось как нельзя лучше. Даже ту самую трудную за всё время обучения в институте сессию после третьего курса я сдал на все «отлично» и получал целый семестр повышенную стипендию 50 рублей! Гипс, который по срокам я должен был снять в середине сессии, я доносил до конца, поскольку понял, что основной разговор с экзаменаторами будет идти отнюдь не по теме билета, а в связи с обстоятельствами моей травмы.
Будучи ориентированным на практическую медицину, акцент в обучении я делал всё-таки именно на ней, а не на научном поиске. На первых курсах я немного подрабатывал совместителем-санитаром в стационаре. После третьего курса у нас была сестринская практика, которую я проходил в клинике пропедтерапии. Интересно, что все манипуляции давали учиться делать на живых людях. Никаких муляжей. Это при том, что тогда не было одноразовых шприцев и иглы напоминали зазубренный гарпун, а поршни «уваривались» в стерилизаторах, из-за чего шприцы «текли» во время инъекции. После этого я какое-то время работал по совместительству медбратом в клинике ортопедии, микрохирургии и сухожильно-мышечной пластики.
После окончания четвёртого курса у нас была фельдшерская практика в центральной районной больнице села с красивым названием Новоспасское в Ульяновской области. Уйма новых впечатлений, пьянящая свобода, студенческие лихие попойки с возлиянием того, что продавалось в сельмаге под названием «Алкогольный коктейль “Апельсиновый”». В наше меню входило также разливное «бодяжное» пиво, которое за отсутствием адекватной тары мы наливали в эмалированное ведро и везли на автобусе под осуждающие взгляды сельчан-пассажиров в наши больничные апартаменты. Парней и девушек было примерно поровну, и в первый же вечер на стартовой вечеринке у нас сложились пары. Из этого строя выпадали лишь две калмычки – Инна Б. и Лиля (фамилию не помню). К сожалению, Лиля через год на фоне стресса покончила с собой, выбросившись из окна общежития.