Откровения на пути в обитель
Шрифт:
Нельзя не сказать о событии, которое вначале просто «шумнуло», и его по традиции пытались было замолчать. Но не удалось! Оно отозвалось многократным эхом и отзывается до сих пор. Речь идёт о Чернобыле. В той драме явила себя в полной мере напрочь сгнившая советская социально-политическая система. Сколько людей погибло зря из-за трусливого бездействия или преступных действий партийных чиновников!
На старших курсах я продолжал искать панацею для лечения больных и как-то, возможно через доктора Соловьёва, обратился к ИРТ. Интерес, как всегда, явил себя страстно и до последней капли! Я обнаружил в студенческой библиотеке фундаментальное руководство по иглорефлексотерапии Дины Мухамедовны Табеевой – заведующей одноимённой кафедрой из Казанского института усовершенствования врачей, авторитетнейшего в СССР специалиста в этой области. Аккуратно конспектировал после занятий топографию точек и меридианов в особую тетрадь. С благоговением, как храм Божий,
На шестом курсе или даже по окончании его в интернатуре я познакомился с главным в то время психотерапевтом Куйбышевского облздравотдела Михаилом Львовичем Покрассом. Личность он, конечно же, неординарная, но об этом чуть позже. Скажу лишь, что этим знакомством логически продолжилось моё дальнейшее продвижение в сторону познания безграничных тайн человеческой души.
Продолжалась моя дружба с моим «личным доктором» Саньком С. К нам присоединился его согруппник по фармфаку Володя П. Исключительно пуританская мужская компания не подразумевала общения с девушками.
Яркий след в памяти оставило наше обязательное участие в майских и ноябрьских демонстрациях – почти как обязательный ежегодный показ на Первом канале фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» под Новый год. Под зорким оком старост групп и потоков надо было прийти в учебный корпус института, получить положенный «инвентарь» – флаг или портрет одного из партийных геронтократов, а затем следовать в толпе студентов разных вузов к центральной городской площади им. В. В. Куйбышева. Никто из студентов, конечно же, не относился всерьёз к этим сборищам. Приходили ради «галочки» и ради «хохмы». Здесь воочию можно было увидеть подтверждение студенческой мудрости того времени: «У кого ума нет – поступают в пед, у кого стыда нет – поступают в мед, у кого ни тех, ни тех – поступают в политех». Медики вели себя довольно скромно, в отличие от политеха и авиационного. Те очень быстро «входили в раж», пользуясь попутными подворотнями для принятия «на грудь». По площади к моменту своего появления на ней шли пьяные орущие толпы. Рядом с нами шла колонна заводов куйбышевской «оборонки». Помню, как пьяные «в дым» рабочие шли мимо генеральской трибуны, молча сопя и держась из последних сил за некое высоченное и громоздкое сооружение – транспарант на велосипедных колёсах с какой-то бравурной надписью и портретом Ильича. На выходе с площади чувство равновесия пролетариями было безнадёжно потеряно и вместе со своей повозкой они медленно завалились на мокрый от дождя асфальт, накрыв транспарантом других, ни в чём не повинных, но не более трезвых демонстрантов. После демонстрации стайки студентов порхали в находящийся по ходу движения большой питейный центр – пив– и коктейль-бар «Цирк». После 2–3 графинов на брата (4–6 л) плохого пива с хорошей мясной или рыбной закуской всего лишь по 2 рубля мы настырно штурмовали с пробуксовкой покрытую скользкой глиной горку на выходе из бара, не желая обойти по ровному асфальту. Прости моё недостоинство, Господи!
Особым времяпрепровождением были поездки на футбольные матчи «Крыльев Советов». Неповторимая атмосфера единства и сплочённости болельщиков на трибунах стадиона «Металлург» была истинной в сравнении с театром «демонстраций трудящихся». Обратно с матча, как правило, возвращались пешком по улицам отданного на откуп фанатам многострадального городского района «Металлург». Матч продолжался и на улицах под возбуждённые крики пассажиров проезжающих автобусов, трамваев и пешеходов. Надо отдать должное мудрости тогдашнего руководства города, дающего возможность «выпустить пар» куйбышевцам, уставшим от погони за элементарными предметами быта в эпоху тотального дефицита.
Мы с Сашей С. были удивительно легки на подъём. Любили совершать многокилометровые прогулки по городу. Любили просто сорваться куда-нибудь в «дальние дали». К примеру, выходили с футбола, и кто-то из нас говорил: «А поедем в Москву?!». Сборы недолги, просьба помочь с покупкой билетов моему дяде Ване, начальнику отдела вокзалов управления железной дороги, и на другой день мы уже в поезде. Таким же образом мы совершили и зимний круиз «Новгород – Ленинград». Стильные разговоры «ретро» типа «А не выпить ли нам, брат Александр, чаю на Невском?», постоянные «приколы» и самые невероятные ситуации, когда, скажем, продрогнув на морозе, мы ВДВОЁМ по просьбе женщины-водителя сталкиваем уклонившийся с линии троллейбус к проводам на Васильевском острове.
После пятого курса нас отправили на военные сборы в полевой лагерь г. Тоцкое. Месяц жизни в палатке, положенные занятия, офицерская присяга, студенческое непотопляемое веселье, и вот,
В этот месяц расстался с холостяцкой свободой мой дорогой друг Санёк С. Мне оставалось ещё год учиться в субординатуре, а они с одногруппницей Светланой уже получили распределение в с. Юрино Марийской АССР. В августе плыву на «Метеоре» поддержать друга. Целый день нестись на подводных крыльях в неведомое Юрино – неповторимо! Ошибочно полагал, что Марийская АССР – это Йошкар-Ола. Билет брал до этой остановки. Вышел на пристань и увидел диковатый волжский берег, вдаль от которого уходила автотрасса. В ответ на мой недоумённый вопрос мне снисходительно объяснили, что Йошкар-Ола – в 40 км от Волги, а до Юрино ещё около двух часов нужно было плыть. Сговорился с рабочим на дебаркадере-пристани о ночёвке. Тариф – анекдоты. Рассказчик я неважный, и вскоре он, потеряв ко мне интерес и залив в своё нутро немало водки, ушёл к себе в каюту. Утром я продолжил свой путь и к обеду оказался у своих друзей в старом деревенском доме. Выжили они там только благодаря практичной непотопляемости жены Светланы. Мой «аристократ» оказался совершенно неприспособленным к жизни в срубе-развалюхе с полуразрушенной печкой.
Повторил я свой маршрут зимой, сдав сессию и решив ещё раз поддержать друга во время каникул. Путь был несколько иной: до Йошкар-Олы – на самолёте Ан-24, а от марийской столицы до Юрино – на «кукурузнике» Ан-2. Мне предстояла тяжёлая миссия – забрать с собой беременную Светлану на роды в Куйбышев и ободрить друга на пустынножительство.
Сердце было не на месте: северный край, морозы под пятьдесят, домишка дырявый с полуразрушенной печкой и удобствами через 30 м от дома по тропинке среди двухметровых сугробов. Света тихонько рассказывает о сельских приключениях нашего «аристократа», о его неудачной попытке стать рыбаком зимней ловли, о его неуклюжем участии в ведении домашнего хозяйства. Смеёмся до слёз. Утром он собирается на работу. В комнате остывшая печка, пар изо рта. Звенит будильник. Александр, собравшись духом, выпрыгивает из-под бока спящей жены под тёплым одеялом и судорожно саркастически подпевает телевизору (тогда только начали транслировать утренний канал в 6.00), бравурной советской песенке «Здравствуй, мир, здравствуй, век, здравствуй, новый человек!» по-своему: «Здравствуй, мир, здравствуй, МУР…». Он начинает скакать по комнате, пытаясь быстро натянуть на себя штаны. Что-то дежурно перекусывает холодное, что попалось под руку, и уходит в свою аптеку на работу. Вскоре мы со Светой улетаем, а он остаётся на верную погибель. Бог помог выжить. У его друга, тоже молодого специалиста-терапевта Ивана, жена также улетела рожать домой, и два «бобыля» объединились в добротном доме Ивана. Терпели нужду, питались исключительно яичницами, мёрзли. Иногда Санёк «отрывался» на местных многочисленных котах: ласково подзывал к себе доверчивого мышелова, ловил и быстро-быстро натирал снегом сквозь пушистый мех. Кот как ошпаренный летел через всё село, а мой друг ехидно хохотал.
Покинули мои друзья Юрино оригинальным способом. Начальник марийского аптекоуправления никак не хотел подписывать открепление от республиканской фармации супружеской паре. Тогда Светлана, приехав летом с живым свёртком на руках к мужу и нагрянув в Йошкар-Олу, зашла в кабинет к чиновнику, положила на его стол кулёк и стала перепелёнывать мокрого сына Женьку. Начальник в ужасе замер, а потом быстренько поставил свою визу на бумаге и вежливо попрощался. Вскоре мои друзья были дома в Куйбышеве.
Это была эпоха тотального дефицита, в магазинах продавались несуразные «промтовары», а всё сколько-нибудь добротное и качественное было надёжно припрятано и продавалось исключительно «из-под полы». Выкручивались кто как мог. Оригинальные импортные вещи либо привозились «из-за бугра», либо покупались на чеки в «Берёзке», либо по космическим ценам – на «толкучке» или барахолке. Конечно же, мне хотелось быть как все, но родители не могли себе позволить потратить всю зарплату на какую-то тряпку. Первыми моими джинсами стали индийские «Авис», они даже немного «тёрлись», но, конечно же, были далеки от авторитетных брендов типа «Ли», «Левис», «Монтана». Только к четвертому курсу у меня появилась возможность купить на «толкучке» настоящий, под гарантию брата Володи – завсегдатая и знатока рынка, мальтийский «Ренглер» за 230 руб.
Та же история была и с музыкой. На полках музыкальных магазинов пылилась примитивная советская эстрада и музыка Восточной Европы типа «Крайс», «Омега», иногда скверно записанные альбомы «Аббы», «Бони М» и других «официозов». Всё остальное – на рынке и за немалые деньги. Помню, что двойной альбом «Смоков» стоил 50 руб., «запиленный» «Лэд Зеппелин» – 30 руб. и т. д. Мы переписывали друг у друга на магнитофонные катушечные кассеты «настоящую» музыку: «Битлз», «Назарет», «Юрай Хип», «Воскресение», «Блэк Саббат», «Супермакс» и т. д. У нас с Саньком пользовались спросом и хорошие советские копированные альбомы Рея Кониффа, Джо Дассена, «Аббы», «Би Джиз».