Откровения знаменитостей
Шрифт:
— Какие твои привычки тебя сейчас раздражают?
— А-а-а… Я бы сказал так: мне не хватает собутыльников. Я, как Горький, алкоголиков жалею, пьяниц не уважаю, а вообще непьющих — опасаюсь. Я понял, какую страшную роль играет водка в русской поэзии, и давным-давно перестал пить. Зато я открыл для себя мир вина. Хорошее вино совершенно не мешает любой хорошей профессии. А я, Наташа, как ни странно, застенчивый человек. И рюмка вина помогает мне преодолевать эту застенчивость, особенно перед женщинами. Я люблю выпить рюмку вина за хорошей беседой. Такое застолье — это часть жизнелюбия. Я очень люблю слово «кутеж», еще понятие «пирушка». В пушкинском понимании это
— Есть ли у тебя увлечение для души?
— Собираю современную живопись. Много картин я получаю в подарок от друзей. У себя в Переделкине выстроил светлое помещение, где выставлю свою коллекцию живописи.
— Сам рисуешь?
— С молодости я увлечен художественной фотографией. Мои работы много раз выставлялись за рубежом, а теперь будут в моем музее.
— Женя у всех у нас есть ангелы — мы носим их имена. Есть ли в православии святой Евгений?
— Я не знаю такого святого. У меня есть святой, которому я поклоняюсь. Когда у меня родился сын Женя, то он умирал — совсем не сосал молоко. И замечательный врач Станислав Долецкий не знал, чем ему помочь. И вдруг доктор тихо сказал: «В церковь сходите». От отчаяния я пошел. Редко хожу в церковь. Душа каждого человека — это его часовня. Пришел я, поговорил с бабушками — сказал, что ребенок у меня умирает, и спросил, кто из святых может ему помочь. Они ответили: «Святой Пантелеймон. Он был врачом и многих спас». Я подошел к иконе святого Пантелеймона и поцеловал святого в отпечаток бабушкиных губ. Со мной это произошло впервые. На следующий день врач спросил меня: «Вы вправду сходили в церковь? Ваш мальчик стал сосать молоко». С тех пор святой Пантелеймон стал моим ангелом.
— А можете назвать своих душеприказчиков?
— Очень многие люди создали мою душу. Они в мире не знаменитые, но моя душа знает им цену. Недавно я получал в Кремле орден «За заслуги перед Отечеством». Выступавшие благодарили президента, Родину… Я вспомнил историю из своего детства. На сибирском перроне я пел песни за кусок хлеба. Одна крестьянка достала платочек в горошек, развязала и разломила горбушку хлеба пополам и отдала мне. Я ел с жадностью, захлебываясь. И она поняла, что этот кусочек меня не насытил. Женщина снова развязала узелок и отдала мне половину своей половины. Вот эта женщина воплощает мою Россию. Для этой России я и работаю.
В каждом слушателе Евтушенко уважает собеседника, перед ним доверчиво выворачивает себя наизнанку. Ему хочется, ему очень важно услышать эхо, отзвук своего высказывания, собственной самоиронии, удостовериться, что публика все еще ждет от него новизны, очередного эпатажа.
Можно представить, когда Евтушенко пишет, он пребывает на воображаемом просцениуме и пробует, перебирает нужные интонации, определяет свой новый имидж. Зрелый лицедей, он отрепетировал и сыграл множество ролей. Высокий, упакованный в броские кофты, пиджаки невообразимых расцветок, подобно ярмарочному балагуру он выпаливал: «Меняю славу на бесславье, ну а в президиуме стул на место теплое в канаве, где хорошенько бы заснул… Вдали бы кто-то рвался к власти, держался кто-нибудь за власть, а мне-то что до той напасти — мне из канавы не упасть». Совершенно очевидно, что уничижение для поэта — предпочтительный шаг к славе: «И там в обнимку с псом лишайным, в такой приятельской пыли я все лежал бы и лежал бы на высшем уровне — земли». Видите, как бы ни унижал
Маска грешного изгоя все еще дорога Евтушенко. Правда, это добровольное купание в пыли уже несколько поизносилось. Куда симпатичнее рыцарственность, возникающая в поэзии зрелого Евтушенко, его всегдашнее поклонение женщине. Так, он посвятил стихотворение супружеской паре Мэри и Джо, вспомнив коротенький миг, когда он, Женя, был ее героем: «две молодые головы на «ты» шептались в прошлом счастье». Ей, когда-то прыгнувшей к нему в объятия, он поет свой ноктюрн: «Вы — незаслуженный мной случай, благодарю вас навсегда».
Евтушенко часто обвиняют в нескромности. Но сам он в стихах старается соблюдать иерархию на поэтическом Олимпе. Один из толпы, он пришел поклониться Ахматовой на смертном одре, отдать должное великой поэтессе и уходящей Руси. Он сопоставляет два дорогих имени: «И если Пушкин — солнце, то она в поэзии пребудет белой ночью».
Поздний Евтушенко по-прежнему любит публицистические темы: «Я не откажусь от той эпохи, на какую нечего пенять, от стихов, которые так плохи, что без них эпохи не понять». Этот укол в язычок своих критиков он смягчает лирическим козырем: «Я не откажусь от всех девчонок, тех, с какими грех мне был не в грех. Я их всех любил как нареченных, жаль, что не женился я на всех». Ну просто восточный паша! Одно отличие — всех своих жен Евгений Александрович любил.
Юбилей — время покаяния. И здесь Евтушенко неутомим. В стихотворении «Посмертная зависть» он, на мой взгляд, несколько грубовато выговаривает тем умершим, кто в своих интервью высказывался о нем нелестно. В свое оправдание Евтушенко приводит довод, который может сделать своим спасительным принципом каждый: «В людей хороших я не плюнул словом, и потому ни на кого не злой, из-под земли и на земле оплеван, я счастлив на земле и под землей».
Книга стихотворений Евгения Евтушенко «Я прорвусь в XXI век» открывается публицистической статьей, в которой он откровенно признается, что не любит сегодняшних проворовавшихся добытчиков — шакалов:
С таким оскалом вам по скалам
не доползти до облаков.
Между шакалом и Шагалом
есть пропасть в несколько веков.
Евтушенко цитирует строчки Альбера Камю: «Каждая стена — это дверь». И поэтому совершенно справедливо суждение Евтушенко: «Даже на глухой стене можно нарисовать форточку надежды». Любопытный сын поэта, его полный тезка, в 9 лет спросил отца, увидев роспись потолка в Сикстинской капелле Микеланджело: «Папа, а ты где окажешься — в аду или в раю?» Вопрос показался ему интересным, а эту философскую тему о жизни и смерти он афористично обобщил: «Выбросьте ад из головы». Этот пелевинский совет хорош, но смотря как его понимать. Может быть, все-таки лучше держать для самоконтроля ад в голове, чтобы его не было в жизни». 17 июля 2008 г.
Шальной Казанова
Вячеслав Шалевич: «Стараюсь не ханжить, говорить правду, но тактично»
В детстве с арбатской ребятней он играл в руинах разбомбленного Театра Вахтангова, а потом всю жизнь на его сцене. Множество ролей он сыграл в кино. Любил красивых женщин, самозабвенно предавался страстям и за это платил очень дорогую цену: умерла любимая жена, сына пришлось спасать от увлечения наркотой. Сильный человек преодолел все. У Александра Блока он нашел пророческие строки: