Откровения знаменитостей
Шрифт:
— Сергей великолепен. Зато ты медлил со своими книгами стихов.
— Для моих друзей оказалось полной неожиданностью, что я стал издавать серьезные книги. В их глазах я оставался светским, неглупым, но пустым человеком. Таким бонвиваном.
— Что тебя может свести с ума, когда ты видишь красивую женщину?
— Стараюсь разглядеть внутреннюю прелесть. К мраморно-прекрасным отношусь равнодушно. Странность моя мало кому понятна. Почему-то влюбляюсь в женщин, нуждающихся в моей помощи. Вижу страдания, духовные или физические, начинаю
— Обольщает процесс твоего перетекания в нее?
— Да, возникает некое родство. Если смог прекратить то, что мучает женщину, возникает внутреннее родство с ней. Размышляя над этой странностью, я сам над собой поиздевался: да ты альтруист-простак. А по-народному — наивный придурок.
— Ну, не каждый отважится на такой самоанализ .
— Да, Наташа, если все это измерить сегодняшним цинизмом, в этом вопросе я просто дурак полный.
— Дорогой Саша, никто из сотен моих знаменитых собеседников не предъявлял к себе такого безжалостного душевного счета.
— Это правда. Я по натуре не бабник. Бабники только и мечтают завладеть натурой. Знаю одного известного поэта, человека талантливого, мужественного, но он ни ростом, ни внешностью не Аполлон — кругл и невысок. Много лет назад, в мой двадцатидвухлетний расцвет, стояли мы с ним около писательского дома, что вблизи метро «Аэропорт». Мимо прошла красивая женщина. Они поздоровались. А потом известный поэт игриво похвастался: «Такая неприступная. А я взял ее, смял…» Меня это резануло. Правда, я все-таки подумал, что он, герой войны, просто сочиняет привычную байку про свой любовный успех. Завоевателем красавиц я никогда не был.
— Когда влюбляешься, что с тобой происходит?
— Женщина становится для меня притягательной планетой, и я ее осваиваю. Человека можно осваивать целую жизнь — он неисчерпаем.
— А что ты не можешь принять в женщине?
— Скупость.
— В чем? Что она не дает тебе большую отбивную?
— Сейчас во многих семьях все имеют по кошельку.
— В бедной российской семье кошелек у хозяйки: она заботится о выживании семьи.
— Правильно, но она все равно имеет свой потайной кошелек.
— А если мужик пьющий?
— Это разные вещи. Я-то не пьющий. Может быть, меня особенно раздражает скупость душевная. Не прощаю женщине недоброту. Суперэгоизм непременно связан с идиотизмом. Человек, не умеющий ценить прекрасные мгновения жизни, эти отдушины в нашем довольно жестоком существовании, не может оценить даже любовь. Любовь и есть та самая отдушина.
— Что такое Шамбала в твоем понимании?
— В восточной мифологии Шамбала — страна в окружении восьми гор. Для многих Шамбала — это поиск отдушины, освобождающей человека от страданий. Теперь предмет моих сценариев документальных фильмов — Шамбала. Одна серия называется «Тайна долины Кулу». Мы этот фильм делаем вместе с Алиной Редель. В тех гималайских высотах жил Рерих, он ведь тоже искал эту таинственную Шамбалу, мифический
— Они тебя предавали?
— Да что такое женское предательство? Если женщина влюбилась в другого человека — это не предательство. Если ты умираешь, а она тебе воды не подаст — это предательская жестокость. Если мужчина лишается источника дохода и она его бросает, это жуткое предательство. Мне везло на одухотворенных женщин. Мой приятель как-то меня назвал алхимиком женских душ: «Ты ищешь в женщинах дух, который в них отсутствует изначально».
— Вот гад. Твоему приятелю-краснобаю явно в жизни не повезло.
— Саша, сколько лет мы общаемся, а я ни разу не спросила тебя про твоих родителей.
— Для меня они были одним целым. В отличие от меня они не разводились, и, я думаю, отец был единственным мужчиной мамы. Мою маму звали Тамара Квинтиллиановна. Дед ее был священником и потому своего пятого ребенка назвал именем православного святого Квинтиллиана. Но этот Квинтиллиан, мамин отец, был человеком вольным, любил погулять, выпить. Он развелся с женой и потом устал считать свои разводы и браки. Пил, буквально не просыхал. По профессии он землемер. Дожил до 84 лет и, человек с юмором, просил перед смертью положить ему в гроб чекушку, но его пьющая сестра извлекла четвертинку из гроба и потребила на помин души. Все дети его разных браков — мальчики, погибли во Второй мировой войне. Осталась только моя мама от его первого брака.
— Ты видел деда?
— Он приехал в Москву из-под Свердловска к маме со своей последней, может быть, шестой женой. Он чем-то походил на Шолохова — ростом, усами, даже манерой говорить. Ну двойник классика. Зато дед со стороны отца, Николай Иванович Сенкевич, был политическим деятелем, эсером, получил 10 лет царской каторги за организацию бунта на границе Литвы и Белоруссии. Был он, по-моему, литовцем. Упекли его на каторгу, а он сбежал и жил под другими документами. Но зато ни в какие партии уже не вступал и тем самым сохранил себе жизнь. Все его соратники эсеры были после революции арестованы как «враги народа». Выжили только немногие. А бабушка, в отличие от мужа, состояла в РКП(б), возглавляла пошивочный цех в Москве. Бабка моя перелицовывала одежду Сталина — шинель, мундир.
— И ты веришь этому?
— Говорят, что он любил свою старую одежду. В комнате у бабушки, в коммуналке где-то вблизи консерватории, я часто жил, до четвертого класса. Мои родители, геологи, все время находились в экспедициях. Когда подрос, они меня забирали с собой. Вместе с ними я побывал в Казахстане, в Саянах, на Алтае.
— А отец был на фронте?
— В начале войны отец попал в окружение и оказался в плену. Маме пришла бумага о пропавшем без вести. Отец находился сначала в Германии, а потом в норвежском лагере военнопленных. После войны в советском проверочном лагере пробыл полгода. Отпустили его из прагматических соображений — стране нужны были геологи.