Открытие Норильска
Шрифт:
К празднику готовятся, везде на печках и кострах стоят чайники, кипят котлы. Но вот горизонт постепенно начал алеть, брызнул по небу яркий луч, и над горизонтом показался край солнца. Давно мы его не видели, более двух месяцев. Все высыпали из чумов, радостно смотрят на восход. Появление первого луча было встречено веселым гулом голосов. Все это напоминало какую- то мистерию, поклонение солнцу древних людей. Солнце светило недолго, чуть поднялось у горизонта и скрылось опять. Но завтра оно поднимется выше, в мае начнется полярный день с его кипучей жизнью всего полярного мира - и человека, и зверей, и птиц.
Солнце скрылось, все разошлись по чумам, началось чаепитие, угощают строганиной, сырым костным мозгом из скакательных суставов оленей - замечательное по вкусовым качествам блюдо. Потом начался танец «хейра». Все стали в большой круг и, взявшись за руки, притопывая, начали двигаться по кругу, приговаривая: «Хейра-хейра». Пройдя несколько кругов вправо, сменили движение налево, и так несколько раз. Поплясали мы со всеми вместе и уехали домой уже поздно вечером.
После появления солнца погода существенно изменилась. Штилевая морозная погода сменилась
Снег на севере имеет совершенно иную структуру, чем в более южных широтах. На юге он имеет вид изящных шестилучевых звездочек, здесь же это тонкие, в сотые доли миллиметра, иглы. Ветром они перемалываются тончайшую пыль, которая легко переносится ветром, формируя снежный рельеф, напоминающий песчаные формы пустынь. Но там они сыпучие, рыхлые, а на Севере снег утрамбован и крепок, как асфальт. Он не поддается даже железной лопате, его надо пилить ножовкой а кирпичи и строить из них стены и хижины, как это дают эскимосы. Снежная пыль забивает все пустоты: чердаки, если они неплотно закрыты, пустые бочки и ящики, если в них есть даже мелкие щели. В тихую, ясную погоду при начале ветра земля начинает куриться. Тонкие струйки снежной пыли текут по ветру, как вода между выступами рельефа, оседая во впадинах. При скорости ветра 5 м/с пыль доходит до уровня колен и, постепенно поднимаясь, при 10 м/с достигает роста человека, затуманивая горизонт. Однако небо в это время еще чисто, солнце тускло просвечивает сквозь мглу. По мере усиления ветра до 15 м/с взвихренная пыль совершенно скрывает и солнце, и небо, но двигаться, хотя с трудом, еще можно. Такая пурга на севере называется «светлой пургой». А вот когда небо закрывают тучи и из них начинают сыпаться снежные иглы и смешиваться со снежной пылью, взвихренной с земли, то возникает такой хаос, что исчезает всякая видимость. Даже рядом стоящего человека трудно различить. Это и есть «темная пурга». Захваченный такой пургой человек, если у него есть точный ориентир направления по компасу, еще может кое-как двигаться, но только по ветру или вбок. На ветер идти сил не хватит. Тогда лучше выбрать какую- либо защиту: торос, выступ рельефа, камень, лечь за него головой против ветра и терпеливо пережидать непогоду. Бывали случаи, когда захваченные такой пургой даже местные жители лежали под снегом по нескольку суток, но я не слышал, чтобы кто-нибудь совсем погиб.
В конце первой штольни начали проходку шурфа. Идет все та же сплошная сульфидная руда. И вот на пятом метре чуть не случилась большая беда. Для подъема людей из шурфа была сделана, как обычно, веревочная лестница - стремянка. Феодор Александрович для отпалки спустился туда, зарядил бурки, поджег шнуры и шагнул на лестницу, чтобы вылезти наверх. Да, видно, всем своим тяжелым весом так крепко нажал на стремянку, что она оборвалась. Людей наверху, чтобы подать веревку, в это время не было. Он не стал звать на помощь. При нем был острый нож для зачистки бикфордова шнура. Им он сразу же быстро перерезал все запаленные шнуры в том же порядке и последовательности, как их и зажигал, начиная с первого. Только после этого крикнул рабочим, чтобы бросили веревку, и по ней вылез. Феодор Александрович потом рассказывал, что старые штейгеры его учили всегда иметь при себе острый нож, а при зарядке не экономить длину бикфордовых шнуров, чтобы в случае чего успеть их вовремя обрезать. Стремянку я велел сделать новую, покрепче, и, кроме нее, опустить в шурф еще страховую веревку.
Добытой для отправки в Дудинку опытной партии руды накопилось уже достаточно, но вывезти ее своими силами будет трудно. Олени наши достаточно поработали по вывозке грузов из Дудинки, да еще впереди предстоит доставка всей партии из Норильска в Дудинку осенью. А тысяча пудов руды - это 40 зимних парт, т. е. не менее 5 хороших аргишей. Я решил договориться с дудинским оленеводом Михаилом Горкиным о выполнении всей работы аккордно, в полном объеме, с вывозкой и укупоркой. Он согласился. Олени у него крупные. На них он за три месяца до мая легко все может вывезти. Чтобы сохранить руду в далекой дороге до Петрограда от загрязнения и потерь, будем ее укладывать в деревянные бочки. Бочек для засола рыбы в Дудинку завозят всегда достаточно. Их можно купить в любой фактории. В Норильске руду будем грузить на нарты прямо у отвала при устье штольни и спускать вниз к подножию горы, где уже можно подогнать и подпрячь оленей. Склон здесь так крут, что нарты пойдут самоходом, спуская по веревке через блок. Руду будем грузить сначала в мешки, а потом уже в Дудинке укупоривать в бочки. В общем, вся операция - дело довольно сложное и требует аккуратности, тем более что это первая норильская руда, которая пойдет на технические испытания. Особенно заботливо должны быть укупорены и укреплены обручами бочки. Груз в них будет
Закончив шурф, задали там же восстающую до кровли, а потом продолжили вторую штольню. В ней после сыпучки пошла более плотная руда такого же минерального состава, с пирротином, халькопиритом и пентландитом, что и в первой штольне.
Скважина на глубине 18,2 м, наконец, вошла в рудное тело штольни и прошла по нему 12 м, так что мощность его на протяжении 100 м не уменьшилась, а скорее увеличилась.
Оруденелая порода с вкраплениями сульфидов от северного мыса горы Рудной идет по ее склонам на юг в долины Угольного и Медвежьего ручьев, занимая площадь свыше 5 км2. Не может быть, чтобы на столь обширной площади не было новых сульфидных гнезд с богатым оруденением. Вся эта обширная площадь оруденелого диабаза представляет единое месторождение, которое я назвал Норильск-1, уверенный, что в ближайшем будущем будут найдены Норильск-2, Норильск-3 и др.
Меня начинают заботить предстоящие расчеты с рабочими. Их заработки записаны в заборные книжки и к моменту прибытия в Красноярск составят порядочную сумму. денег у меня сейчас мало, взяты только на текущие расходы по работам в Дудинке. Остальное лежит на моем текущем счету в Красноярском банке, но и там их немного. В течение работ экспедиции в Норильске бухгалтерия Центрпромразведки должна была ежемесячно переводить причитающиеся по смете суммы по зарплате на мой текущий счет в Красноярск, чтобы по возвращении я мог со всеми расплатиться. Еще в марте я по телеграфу запросил Красноярский банк, какие суммы там есть на моем текущем счету. Мне сообщили ту сумму, что была осенью. Запросил еще раз - ответ тот же. Телеграфировал в Москву в ЦУПР, ответа нет. Это меня сильно встревожило. Очевидно, когда экспедиция уехала и приступила к работе, заботы о ней отпали А тут ЦУПРу надо снаряжать новые экспедиции, всем нужны деньги, о нас и забыли. В те времена это бывало. Пробовал еще раз запрашивать Москву, сообщил нужные суммы по зарплате, но ничего конкретного в ответ не получил. Очевидно, надо кого-то посылать в Москву добывать нужные нам деньги. Но кого? О Клемантовиче и Батурине и речи быть не может. Остаются Корсшков и Елизавета Ивановна. Корешков ведет все хозяйство и счетоводство, его оторвать нельзя, да и Москву он не знает. Остается Елизавета Ивановна, но послать ее в далекий путь одну - решиться нелегко, однако иного выхода нет. Засел я за составление подробного доклада о выполненной работе, о ее условиях, о перспективах; Корешков составил смету по зарплате и прочим расходам, обоснованную выписками из расчетных книжек. Выехать в Дудинку надо будет еще по зимнему пути и там, дождавшись ледохода, добираться в Красноярск первым пароходом или катером. В Москву надо попадать как можно раньше, так как хлопот с деньгами будет немало. Мы это хорошо знаем по снаряжению нашей экспедиции весной. Елизавета Ивановна все это тоже отлично понимает и представляет, как возмущены будут рабочие, если им вовремя не выплатят деньги в Красноярске. Расстались мы с ней уже во второй половине мая, когда из Часовни в Дудинку пошел последний аргиш. Наши олени пока остались, чтобы вывезти экспедицию в Дудинку осенью по окончании работ.
Работу мы закончили уже в конце августа. Все буровое оборудование разобрали, смазали и сложили в штольне. Оставшийся динамит, капсюли и шнур уничтожили по акту. Здания законсервировали, а сторожем оставили нашего бурового рабочего Максима Щукина, который на жительство переберется сюда с семьей из Часовни.
Весть, что Е. И. Урванцева уже вернулась из Москвы и живет в Малой Дудинке, дошла до меня еще до выхода из Норильска, но получила ли она деньги, неизвестно. Это выяснилось только по прибытии в Дудинку. Деньги она получила в новой валюте - червонцами, а часть в разменной мелкой монете - серебром. Это было большое дело, и у меня как гора свалилась с плеч. В Дудинке я выдал всем только авансы, с тем чтобы окончательные расчеты произвести в Красноярске с участием представителя от профсоюза горнорабочих. Беляев по прибытии в Дудинку, конечно, выздоровел. В дороге он еще ехал на иряке, не слезал даже при переездах через речки, а в Дудинке стал свободно ходить без поводыря.
Рейсовый караван Госпароходства, как обычно, вниз по реке за рыбаками ушел еще до нашего прибытия, в конце августа. С ним как раз и приехала Урванцева. Обратно караван пришел в Дудинку уже в середине сентября. На нем мы и отправились в Красноярск тем же грузопассажирским лихтером, на котором размещались и в прежние экспедиции. Плыли мы с разгрузками рыбаков по селам долго, около месяца, и Е. И. Урванцева успела рассказать всю эпопею своего нелегкого путешествия по Енисею и не менее трудных хлопот в Москве и Петрограде.
Добиралась она до Дудинки долго. Началась оттепель, днем таяло, снег под санками оседал, олени глубоко проваливались, приходилось стоять и ждать, когда ночью хоть немного подморозит. В Дудинке лед на Енисее еще стоял, но были уже широкие забереги. Ледоход начался 10 июня по высокой воде, так что льдины выпирало на бровку коренного берега, где стоят дома. Вслед за льдом из Туруханска 15 июня пришел катер «Хлебопродукт» и скоро пойдет обратно. О пароходах вестей нет, когда придут, неизвестно. Пошла Елизавета Ивановна к капитану просить, чтобы он ее взял. Мест в каюте, ни в кубрике нет. Согласилась ехать на палубе. Там поставили маленькую палаточку. В ней и жила неделю, пока не приехали в Туруханск. Оттуда катер пошел вверх по Нижней Тунгуске, а она осталась на берегу искать новой оказии. Парохода нет, и, когда будет, никто не знает; нет и катеров. На другой день пришел маленький катерок местной кооперации из Горошихи и собирается идти дальше вверх. Им и решила ехать. Катерок дошел только до Костиной в 50 км, выгрузился и собирается вернуться обратно. Но вскоре подошел другой катерок, тоже кооперативный, и пойдет вверх до Бакланихи.