Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей (первое издание)
Шрифт:
Распорядок вступал в действие с сегодняшнего дня, и потому, раздевшись до трусов, путешественники тут же, на чердаке, приступили к физзарядке. Поподтягивались на стропилах, повыжимали старый, надтреснутый чугунок.
Было немножко пыльно, но польза от физзарядки была явной. Друзья почувствовали в себе небывалую силу и, если бы не постановили они игнорировать противника, могли бы теперь померяться силами с кем угодно.
Ныряние
Возле Туры — никого, только солнце. Желтый песок обжигал пятки. И Тура была желтой, как песок.
Проверив долбленку,
Прихватили с собой луки и по две стрелы, поэтому нападения не боялись.
У обрыва сделали еще одну физзарядку. Потом Петька нырнул первым. Хотелось поплавать. Но к реке они пришли не ради забав, и, выкарабкавшись на берег, Петька снова нырнул с большой задержкой дыхания. И до пятидесяти держался у самого дна, потом еще до двадцати колыхался на волнах с опущенной в воду головой.
Так они сделали по двадцать нырков. И плавать уже расхотелось — до того устали оба. Но это свидетельствовало лишь о том, что закалка была отряду совершенно необходима. Сдвинув брови и не говоря ни слова, чтобы не растрачивать дыхание на разговоры, сделали еще по десять нырков. В последний, тридцатый, раз Петька плюхнулся в воду животом, так что даже сквозь коричневый загар живот покраснел. А Никита на двадцать девятом нырке ушибся о воду головой. У Никиты это самое больное место — голова. Петька, пока силы не растрачены, входит в воду без всплеска, как стрела с острым наконечником, а Никита всегда таранит ее своим шаром — только брызги летят.
Обманчивая это штука — вода. Месяц прыгаешь в нее, половину лета прыгаешь — она принимает тебя, что та материна перина. А потом чуть-чуть не так повернешься, и она ударит тебя, будто доской, так, что кажется, все внутренности оторвутся.
После тридцати нырков сделали перерыв. Петька подставил красный живот солнцу, а Никита обложил свою голову мокрым песком.
Дыхание быстро восстановилось, и, чтобы напомнить себе о жесткости распорядка, Никита выцарапал на обеих своих руках острым березовым сучком: «Поиски, странствия, победы!»
Петьке, с животом, прогретым жгучими полуденными лучами, удобнее было писать на груди, и он выцарапал девиз отряда на коричневой груди.
А когда пришла в нормальное состояние круглая Никитина голова, продолжили ныряния. Сначала прыгали по очереди, как до перерыва, потом поныряли вместе — кто пробудет под водой дольше, но раз столкнулись у самой воды и решили, из предосторожности, парным нырянием больше не заниматься.
После шестидесятого нырка оба с трудом вскарабкались на обрыв, и, так как сил отползти от обрыва уже не было, минут пять они так и лежали друг против друга на краю обрыва, моргая покрасневшими от воды глазами и глубоко дыша через широко открытые рты.
Впрочем, настроение у обоих было при этом отличное: все пока шло по намеченной программе, и первое испытание они выдержали.
Да и вообще, великое это дело — закалка! Если после физзарядки они готовы были встретиться с любым из противников один на один, отдышавшись после ныряния, каждый из них почувствовал себя готовым на рукопашную с любыми двумя соперниками: нет, не с Мишкой и Владькой одновременно,
Необходимо было выполнять следующий пункт дневной программы.
Быстрота, меткость, выдержка
Примерно пять километров сильно пересеченной местности — это если бежать по берегу Туры до Курдюковки и обратно. На двух с половиной километрах в одном направлении нужно было пересечь шесть оврагов, дважды — заросли тальника, одно болото, три старицы — одну по колено в воде, две другие — вплавь.
Никита воткнул в землю на берегу ровную обструганную палочку, чтобы по солнечной тени определять примерные успехи каждодневного пробега.
Одежду спрятали в траве. Луки надели за спины, повязали на голые животы ремни и сунули за них стрелы.
Никита отметил исходное положение тени от своих солнечных часов, и быстрым-быстрым маршем тронулись в сторону Курдюковки.
Сначала шли, как уговаривались, быстрым маршем: вдох-выдох, вдох-выдох, а потом все быстрей, быстрей и побежали — не в полную силу, но почти.
Заметили невдалеке рядом с Семкой Нефедовым Мишку — сознательно не обратили внимания. Пускай противник шпионит. Бежали плечо в плечо, сосредоточенные, молчаливые. Первый овраг преодолели, скатившись кубарем на глинистое дно и быстро вскарабкавшись по противоположному склону, второй — узкий — преодолели в прыжке. Продираясь сквозь тальник, Петька сильно расцарапал плечо, но, не останавливаясь, пришлепнул рану листком подорожника и замазал сверху коричневой глиной.
Из болота выбрались до подбородков заляпанные тухлой жижей, даже головастики шныряли по телу, но, переплывая с луками в поднятых руках старицу, обмылись.
На обратном пути вынуждены были с бега перейти на шаг, но все же, когда возвратились к исходному рубежу, тень солнечных часов описала за время их отсутствия сравнительно небольшой угол. Никита разыскал в куче хвороста рогатулинку, равную углу отклонения тени, и спрятал ее в карман штанов: завтра надо бежать так, чтобы солнечный угол оказался меньше рогатулины.
Крепко запыхались оба, но, чувствуя наблюдение за собой, не легли, чтобы отдохнуть, а молча посидели у колышка часок. Молчание также диктовалось необходимостью: пусть противник теряется в догадках.
В новые странствия они выйдут трижды уверенные в собственных силах: есть они сегодня вовсе не ели, пить, кроме той воды, что наглотались во время купанья, — не пили, выносливость проверили, быстроту начали отрабатывать, оставалось потренироваться в меткости. Никита нарисовал на ближайшей сосне круг, примерно с собственную голову, отмерил пятнадцать шагов вдоль берега, и Петька занял исходную позицию. Стрела его с двумя петушиными перьями в хвосте описала правильную дугу и задрожала, воткнувшись в круг около самого края его. Петька поморщился, недовольный, и отошел в сторону. Никита занял его место, спокойно оттянул тетиву, спокойно спустил ее, чуть наклонясь вперед. Стрела его задрожала у противоположной кромки круга. Никита тоже пошевелил бровями, недовольный. Робин Гуд стрелял, конечно, лучше. Правда, у Робин Гуда был фабричный лук, то есть сделанный мастерами, а они свои луки гнули сами. И у Робин Гуда была тетива из жил, а Никите и Петьке достать жил было негде, тетиву они вили из конского волоса, как и леску для удочек.