Открывая новые страницы...(Международные вопросы: события и люди)

Попов Н. С.

Вторым в кабинет наркома вызвали меня. За столом для заседаний сидели Г. М. Маленков, В. М. Молотов, М. М. Литвинов, Л. П. Берия и В. Г. Деканозов. Маленков был одет в защитного цвета гимнастерку, с широким ремнем военного типа. Литвинов был в синем кителе, в котором он обычно работал в НКИД. Молотов и Берия были в гражданских костюмах, а Деканозов, только что назначенный замнаркома иностранных дел, был в форме офицера госбезопасности. Литвинов представил меня членам комиссии.

Мне стали задавать вопросы. Наибольшую активность при этом проявил Берия. Молотов и Литвинов в основном молчали. Маленков ходил по кабинету, засунув руки за пояс, изредка спрашивая. Деканозов, видимо, чувствовал себя неловко в столь именитой компании руководящих деятелей

страны. Он смотрел немигающими глазами и молчал.

К вопросам, которые задавал мне Берия, приходилось быть особенно внимательным.

— Кем Вы работали в наркомате до перехода в 3-й западный отдел?

— Заместителем генерального секретаря НКИД (Гершельмана).

— Того самого, которого арестовали как врага народа?

На помощь пришел Литвинов. Обращаясь к Берия, он пояснил, что моя прежняя должность не имела отношения к Гершельману и что я лишь формально был его заместителем как помощник Потемкина. Вмешательство Литвинова избавило меня от больших неприятностей. Любая связь с «врагом народа» в то время могла обернуться для человека самыми трагическими последствиями. Этот шаг Максима Максимовича я высоко ценю.

Берия спросил меня, где я работал до Наркоминдела. Ответил, что во Всекопромсовете. Он тут же поставил вопрос: смогу ли я вернуться туда? Было ясно, что Берия хочет удалить меня с дипломатической службы.

Беседа с членами комиссии, а фактически с Берия продолжалась 15–20 минут. Произвела она на меня тягостное впечатление. Как только меня отпустили, я сразу же с камнем на сердце уехал домой, не дожидаясь результатов бесед с другими работниками наркомата.

Вскоре после прихода В. М. Молотова в НКИД была проведена реорганизация наркомата. Вместо 3-го западного отдела намечено было образовать пять территориальных отделов: по Франции и Бельгии, по Великобритании, по Италии и Испании, по США и, наконец, по Латинской Америке.

В НКИД пришли новые сотрудники, среди которых были А. Е. Богомолов, А. А. Соболев, С. П. Козырев, В. А. Зорин и другие. Все они впоследствии стали видными советскими дипломатами. Наиболее способные сотрудники из числа выпускников института НКИД, занимавшие до этого скромные должности, были выдвинуты на ответственную работу. Среди них — Ф. Т. Гусев, А. А. Смирнов, Б. Ф. Подцероб, Г. М. Пушкин, Я. А. Малик. С некоторыми из них я работал в НКИД в военные и послевоенные годы.

Впоследствии выявились причины смещения М. М. Литвинова. В ЦК ВКП(б) были недовольны результатами политики, ориентировавшейся преимущественно на сотрудничество с Англией и Францией, на участие в Лиге Наций. Между тем идея коллективной безопасности в Европе была малоэффективной вследствие позиции Лондона и Парижа. Были и другие причины смены руководства Наркоминдела.

В. М. Молотов на собрании НКИД в июле 1939 года: «Товарищ Литвинов не обеспечил проведение партийной линии, линии ЦК ВКП(б) в наркомате. Неверно определять прежний НКИД как небольшевистский наркомат… но в вопросе о подборе и воспитании кадров НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей и проявил непартийное отношение к новым людям, перешедшим в НКИД».

К сожалению, после назначения В. М. Молотова наркомом иностранных дел на работников НКИД обрушилась новая волна репрессий и арестов.

Из резолюции собрания в НКИД от 23 июля 1939 года: «Только с приходом нового руководства во главе с товарищем Молотовым в наркомате начал наводиться большевистский порядок. За этот короткий промежуток времени проделана огромная работа по очищению НКИД от негодных, сомнительных и враждебных элементов».

Со многими из этих репрессированных сотрудников я постоянно контактировал по служебной и общественной работе. Часто приходилось

общаться с заведующим протокольным отделом В. Н. Барковым. Это был на редкость интересный человек. Член партии с 1906 года, моложавый, подтянутый, заядлый спортсмен, Барков усиленно приобщал к спорту В. П. Потемкина и меня. Свою работу он выполнял исключительно добросовестно, причем подходил к ней творчески, нередко выходя за рамки обычных протокольных мероприятий. В. Н. Барков был арестован. Я с большим удовлетворением узнал, что в середине 50-х годов он был полностью реабилитирован, вернулся в Москву, восстановлен в партии. Его выживанию в заключении, видимо, способствовали неистощимый оптимизм, доброжелательность к людям и хорошая физическая подготовка. Он активно занимался общественной работой, его фамилия не раз появлялась среди подписей под обращениями старых большевиков народу.

Надо отметить, что арестованные и незаконно репрессированные работники Наркоминдела были впоследствии реабилитированы, а выдвинутые против них обвинения в измене, шпионаже, предательстве сняты как ложные. Лишь с течением времени удалось полностью осознать глубину и масштабы той человеческой трагедии, которая разыгралась в предвоенные годы в доме № 21/5 по Кузнецкому мосту, где размещался Наркоминдел.

В 1939 году мне пришлось покинуть стены НКИД. К дипломатической деятельности я вернулся лишь пять лет спустя — уже в годы войны. Советская дипломатия в этот период сделала много для обеспечения победы над фашизмом. И я убежден, что люди, которые в 1937–1939 годах были подвергнуты незаконным репрессиям, могли бы внести полезный вклад в это благородное дело. Но этого не случилось…

А. О. Чубарьян [23]

В преддверии второй мировой войны

50-летие трагических событий 1938–1939 годов резко усилило общественный интерес к истории кануна второй мировой войны, вызвало сотни новых публикаций в СССР и других странах, посвященных различным аспектам мирового развития в 30-е годы.

В кругах советских историков и журналистов, общественных деятелей и дипломатов развернулись оживленные и острые дискуссии. Мы постепенно преодолеваем бытовавший столь долго синдром запретности в изучении внешнеполитической сферы, в критическом осмыслении многих этапов и проблем истории советской внешней политики.

23

Александр Оганович Чубарьян — доктор исторических наук, директор Института всеобщей истории АН СССР. Печатается по: Коммунист. 1988. № 14.

В подходе к предыстории второй мировой войны в наших дискуссиях сейчас ясно обозначились две тенденции. Ряд историков предостерегают против критики любых вопросов советской внешней политики как 30-х, так и последующих лет, отмечая, что такая критика наносит ущерб международному престижу и авторитету страны.

Противоположная тенденция проявилась в попытках рассматривать тогдашнюю внешнеполитическую линию страны лишь в контексте сталинских деформаций социализма, вне анализа международно-политического развития 30-х годов. Сторонники подобного подхода настаивают на полном пересмотре наших прежних оценок и представлений о советской политике того периода. При этом действительный ход событий часто подменяется ими умозрительными схемами, оторванными от политических реалий времени.

По всем этим вопросам мы ощущаем также непрекращающееся давление извне: часть западных историков продолжает всячески оправдывать политику Англии, Франции и США и считать СССР ответственным за возникновение второй мировой войны.

Столкновение полярных порою взглядов и оценок, спектр различных мнений и позиций ставят перед историками задачу проведения широкой дискуссии о самой методологии подхода к сложным и противоречивым явлениям кануна второй мировой войны. В этой связи хотелось бы высказать некоторые соображения.