Откуда взялся этот Клемент?
Шрифт:
Домой я еду гораздо спокойнее, чем в больницу. Наконец, сворачиваю на свою улочку и в поисках места медленно двигаюсь по ней. Метрах в пятидесяти за моим домом наконец-то попадается свободное местечко, но машины стоят слишком плотно, приходится парковаться задним ходом.
Перед маневром я встаю параллельно темному БМВ, и когда смотрю в зеркало, мое внимание привлекает движение сбоку. На пассажирском сиденье БМВ сидит какой-то тип и с улыбочкой машет мне рукой. Его товарищ за рулем подается вперед и повторяет жест. Два бритых
Сердце мое тут же пускается во весь опор, дыхание перехватывает. Стерлинг предупреждал меня, что его «партнеры» будут караулить Карла у моего дома. Конечно же, это они и есть.
И усталость, и гнев мгновенно позабыты — их вытесняет страх. Теория сменяется жестокой реальностью.
Я врубаю первую передачу и поддаю газу. Маленький «фиат» с визгом мчится прочь от БМВ к перекрестку в конце Элмор-роуд.
У меня даже не хватает духу глянуть в зеркало заднего вида, и я петляю с одной темной улочки на другую. Направо, налево, снова направо.
Тем не менее подсознательно я все-таки петляю в сторону центра, подхлестываемая адреналином. Что ж, спасибо за адреналин, все равно я ничего не соображаю. Единственное, что сейчас я знаю точно, так это то, что ночевать сегодня дома просто не смогу. У меня мурашки по коже бегают, стоит только представить головорезов Стерлинга за окном.
Но куда же мне ехать?
Я сворачиваю направо и направляюсь к единственному месту, что приходит на ум, — в магазин.
Останавливаюсь на стоянке и лихорадочно копаюсь в сумочке в поисках ключей.
«Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, пусть я их не выкладывала!»
Знакомое бренчание на дне сумочки несколько приглушает панику. Осторожно выбираюсь из машины и осматриваюсь. Тьму рассеивает единственный уличный фонарь метрах в двадцати. Стоянка совершенно пуста — ни машин, ни людей.
Я прокрадываюсь через черный ход и включаю свет в комнате для персонала. Запираю дверь на замок и засов, а в качестве дополнительной меры предосторожности еще и подпираю ручку стулом. От холода мысли у меня наконец-то проясняются, и я даже немного приободряюсь. Бодрость бодростью, но мерзнуть не хочется, и я включаю отопление. Счет за газ сейчас меня беспокоит меньше всего.
Ощутив себя в некоторой безопасности, я пытаюсь обдумать дальнейшие действия.
При столь ограниченном выборе план составить несложно.
Итак, можно переночевать в магазине, утром забрать маму, а потом несколько дней пожить у нее, соображая, где бы раздобыть деньги для Стерлинга.
Сейчас, впрочем, главное — не замерзнуть. Батарея в комнате вот уже несколько лет еле дышит, а за отсутствием персонала я так и не озаботилась ее ремонтом. В итоге даже со включенным отоплением здесь всегда, как в холодильнике. В кладовой обогревателя вообще никакого нет. Таким образом, чтобы не умереть во сне от холода, мне придется устраиваться в торговом зале.
Я
Прислонившись спиной к стене, в тщетной попытке сохранить хоть немного тепла я крепко прижимаю колени к груди. Тишина нарушается лишь пощелкиванием холодной батареи, медленно наполняющейся горячей водой. Пока воздух не прогреется, заснуть, похоже, не удастся.
За минутой тянется минута, и меня медленно начинают душить тишина, холод и сумрак. Никогда еще одиночество не наваливалось на меня с такой тяжестью, и я принимаюсь мысленно перебирать события последних дней в надежде отыскать что-нибудь положительное, хоть немного отвлечься от кошмара.
Увы, ничего и не припомнить.
Оказаться бы сейчас в своей кровати, свернуться калачиком под одеялом. Перспектива тепла так и манит меня домой, однако я не поддаюсь искушению. Как бы ни изводили меня сейчас холод и уныние, менять их на тепло и страх я не желаю.
Я должна держаться.
Если тепла надо ждать, то с оглушительной тишиной можно справиться запросто. Я включаю проигрыватель, и пространство наполняют звучные ноты струнных и фортепиано — Гайдн, Концерт для фортепиано с оркестром № 11 ре мажор. Если бы не холод, знакомая успокаивающая мелодия наверняка убаюкала бы меня в считаные минуты.
Я прислоняюсь к стене и в зеленоватом свете дисплея проигрывателя созерцаю уровни эквалайзера, как они дергаются вверх-вниз в такт музыке. Веки тяжелеют, и я начинаю погружаться в сон. Однако в следующее мгновение меня снова пробирает дрожь, и дремоты как не бывало.
Я опять сосредотачиваюсь на пляшущих столбиках дисплея. Тем временем мало-помалу теплеет.
Но вот концерт подходит к концу. Последний трек.
Я тянусь к кнопке, чтобы запустить его по новой, и замечаю слабый зеленый блик на полке рядом с проигрывателем. Заинтригованная, я наклоняюсь поближе и, сощурившись, различаю темный прямоугольник с сусалью на корешке — Библия короля Якова. Будь эта неделя обычной, я уже выставила бы ее на продажу, но теперь фолиант совершенно вылетел у меня из головы.
Я беру книгу в руки. Теперь эта книга для меня ничего не значит, помимо ценности старого издания.
Но в детстве, до того как я лишилась отца, все было иначе.
Папа был истовым прихожанином. Каждое воскресенье мы втроем неукоснительно одевались понаряднее и забирались в отцовский «Остин Маэстро». В местной церкви мы всегда сидели в первых рядах на жестких дубовых скамьях.
Я обычно не знала слов гимнов, распевавшихся под рев органа, но вот отец пел со всем рвением, словно стараясь донести до небесной канцелярии каждое свое слово.