Откуда взялся этот Клемент?

Пирсон Кит А.

Я закидываю купленный ужин в микроволновку и поднимаюсь в спальню переодеться.

Облачившись в щегольские розовые треники и шерстяную кенгуруху, возвращаюсь на кухню как раз под призывный писк печки. Ставлю контейнер с едой на поднос, хватаю вилку и перемещаюсь в гостиную. Включаю телик и устраиваюсь на диване.

Ковыряя говяжий ренданг, я рассеянно оглядываю комнату. Отделку явно не мешало бы обновить. Ампирные красные стены теперь кажутся несколько старомодными, и порой уютное пространство нет-нет да

и навеет клаустрофобию. Быть может, что-то поярче и чуточку посовременнее, оживить обстановку. Завтра же загляну в строительный магазин и подберу образцы. Хоть сосредоточусь на чем-то позитивном.

Жаль, что у меня нет средств на обновление всего дома. Определенно, маленькая революция ему бы не помешала. Романтика здания вековой давности несколько омрачается издержками на ремонт и содержание. Семь лет назад я отремонтировала кухню и ванную, но еще нужно менять водонагреватель, да и шиферная кровля дышит на ладан. Быть может, однажды, когда мой пока еще ненаписанный восемнадцатый роман станет мировым бестселлером, я смогу спустить часть своего гонорара на модернизацию всего дома.

Мысль вызывает у меня ухмылку.

«Мечтай-мечтай».

Покончив с едой, я задумываюсь, не достать ли ноутбук. Вдруг получится продвинуться с восемнадцатым романом. Вот только как совладать с неизбежным упадком духа и разочарованием. Пожалуй, сегодня лучше воздержаться от сочинительства.

Так что я решаю занять себя каким-нибудь фильмом и сворачиваюсь калачиком на диване.

Через полчаса начинает трезвонить телефон, оставленный на кухне. Я неохотно оставляю лежбище и бреду на зов. На экране высвечивается незнакомый местный номер.

Я борюсь с искушением проигнорировать звонок.

Но в восемь часов вечера пятницы рекламщики уже не звонят.

Я отрывисто спрашиваю:

— Кто это?

— Мисс Бакстер?

— Да, я.

— Я сестра Эванс из Больницы Святой Девы Марии. — Голос женщины звучит безрадостно. — Я звоню насчет вашей матери.

10

— Мама? — Я судорожно сглатываю. — Что с ней?

— По правде говоря, причин для беспокойства нет, но, боюсь, она стала жертвой уличного ограбления. Где-то с час назад.

— О боже, — ахаю я. — Она ранена?

— Да ничего серьезного, мисс Бакстер. Лишь пара ссадин да шишка на голове. Само собой, она в шоке. В качестве меры предосторожности мы ночку подержим ее у себя — сами понимаете, возраст.

— Господи, даже в голове не укладывается. Как это произошло?

— Увы, подробности мне неизвестны. Кажется, на нее напали два юнца, и в потасовке она упала на землю и ударилась головой. К счастью, негодяев вспугнул прохожий.

— Слава богу, остались еще добрые люди. Передайте ей, пожалуйста, что я буду через десять минут.

— Непременно.

Я отключаюсь.

Как ни ужасно, но облегчение, что с мамой все в порядке, захлестывается волной нарастающего во мне гнева.

Это каким же ничтожеством нужно быть, чтобы посметь напасть на беззащитную пенсионерку?

Я натягиваю кроссовки, хватаю сумочку и вылетаю из дома.

В гонке до больницы я не жалею ни шин, ни шестеренок коробки передач. На дорогу уходит всего десять минут, однако поиски парковочного места на стоянке больницы занимают примерно столько же. Наконец, на четвертом этаже я нахожу свободное место и бросаю там «фиат».

Оказывается, в больнице как раз приемные часы, и вестибюль и коридоры полны людей. Кто топчется на месте, кто бродит туда-сюда. Одни радостные, другие озабоченные.

После томительного ожидания в регистратуре я наконец-то мчусь по лабиринту лестниц в отделение F9.

Через двойные двери врываюсь в относительное спокойствие отделения. Прямо передо мной за стойкой сидят две медсестры в темно-синих халатах.

— Мне позвонила сестра Эванс и сообщила, что к вам поступила моя мать!

Женщина слева встает. Вид у нее усталый, лицо бледное, под глазами темные круги.

— Сестра Эванс — это я. А вы…

— …Бет Бакстер. Мою маму зовут Элизабет Гудьир.

— Ах да. Сюда, пожалуйста, мисс Бакстер.

Еще два коридора, и мы оказываемся перед очередными двойными дверями, на этот раз в общую палату. По обеим сторонам от прохода располагаются по четыре койки, все занятые женщинами различных возрастов. Дальняя слева огорожена голубой занавеской, и сестра Эванс направляется прямо к ней. Заглядывает за занавеску, затем оборачивается и подзывает меня.

Я проскальзываю за ней. Внутри, откинувшись на подушку, на койке лежит мама, на стуле рядом сидит полицейский.

Мама смотрит на меня. Просто душераздирающее зрелище. Ее обычно безупречные седые волосы разметаны по подушке, а жизнерадостные краски узорчатого платья разительно контрастируют с бледным лицом. Она такая маленькая и хрупкая, такая потерянная. Словом, последняя женщина на земле, которую кому-либо захочется обидеть.

— Если я вам понадоблюсь, я за стойкой, — говорит сестра Эванс и исчезает.

Я бросаюсь в объятья матери. Совершенно позабыв про полицейского, крепко обнимаю ее, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Такое уж разделение ролей в наших отношениях: сильной должна быть я.

Наконец, отстраняюсь и усаживаюсь на краешке койки, не отпуская маминых рук.

Полицейский издает вежливое покашливание, и мама вспоминает, что мы не одни:

— Лапонька, это сержант Стоун. Я рассказываю ему о происшествии.

Сержант, лысый мужчина лет сорока с небольшим, одаривает меня вымученной улыбкой. У него почти такой же усталый вид, как у сестры Эванс.