Отмель
Шрифт:
– Не знаю, – отзывается Чарльз.
Я прислоняюсь к перилам, а Кики и Купер роются в рюкзачке дочери, пытаясь отыскать леденец и решить, кому он достанется.
– Ты не знаешь название острова?
Муж сдувает челку с глаза.
– Нет у него названия.
Тогда скажи, сколько мы там пробудем.
Откуда я знаю? – отмахивается Чарльз и дергает толстые канаты, привязанные к одному из бортов лодки. – Глупый вопрос.
Я качаю головой и складываю руки на груди. Мне до смерти надоело слушать чушь, которую он несет.
– Почему же?
–
– Пока?
– Пока я не выясню обстановку.
Хочется заорать. Хочется набросить веревку ему на шею и задушить. Он не под кайфом, не пьян и поэтому выглядит просто ужасно: убогий, потрепанный, помятый, седой, стареющий, уродливый, бледный и потный; мои расспросы его раздражают.
Я в этой дыре рожать не собираюсь, – говорю я Чарльзу.
Он пропускает мои слова мимо ушей и велит Кики и Куперу отправляться в каюту. Зачем? Чтобы наброситься на меня без свидетелей? Заткнуть мне рот очередной грубостью? Я, задыхаясь от гнева, так крепко сжимаю перила, что ладоням больно.
– У меня начались спазмы. И может случиться выкидыш, – предупреждаю я. Люблю провоцировать тех, кого ненавижу. А уж Чарльза я ненавижу всей душой. Сработает ли? Не знаю. Но, судя по молчанию мужа, предполагаю, что прием возымел эффект.
– Кто примет роды? – продолжаю наседать я.
Чарльз поворачивается ко мне, не выпуская из рук канаты, и говорит:
– Заткнись, а? Я сам во всем разберусь.
– Ребенок ждать не будет, – напоминаю я.
– Тогда перестань раздвигать ноги.
Не знаю, что он хочет этим сказать, однако перед глазами мгновенно проносится воспоминание о том, как Джек трахает меня сверху. Вряд ли муж имеет в виду роды. Может, намекает на любовника? Купер кричит, что его опять тошнит, и, покачиваясь, ковыляет в мою сторону. Я крепко прижимаю к себе сынишку, жду, что с минуты на минуту его хрупкое тельце снова начнет сотрясаться в конвульсиях, и неотрывно смотрю на Чарльза, надеясь, что он чувствует мой гнев.
Сейчас
Вдалеке, за холмом, виднеются очертания черепичной крыши. Особняк точно такой, каким Чарльз описывал его по пути на остров. Огромный, вытянутый, современный. Прекрасно подошел бы голливудской звезде, решившей отдохнуть вдали от посторонних глаз. Я легко представляю себе кухню: жемчужно-белые столы, плетеная мебель, журнальные столики в пляжном стиле, на которых разложены книги в окружении ракушек и гигантских кусков кораллов. Внезапно до меня доносится печальный крик. Я вопросительно смотрю на мужа.
– Птицы, – поясняет Чарльз.
В конце длинного мыса стоит человек с толстыми канатами в руках.
– Кто это? – интересуюсь я.
– Уоллес.
Лодка швартуется, Чарльз кидает канаты и раздает указания, а я смотрю на очередного подозрительного типа. Это уже третий помощник, которого я ни разу не видела прежде. Меня буквально окружают незнакомцы, один из которых – мой муж.
У Уоллеса густая копна черных волос и рыжая борода. Контраст кажется забавным,
– Они поселятся в «Барке», – поясняет Чарльз, ступая на берег и помогая Кики и Купу вылезти из лодки. Потом передает Уоллесу мой чемодан. – Проследи, чтобы туда отнесли их вещи.
Уоллес устало ковыляет прочь, прихватив пару наших сумок.
– В «Барке»? – спрашиваю я.
– Вон там, за сараем. – Чарльз кивает в сторону навеса для лодок.
– Мы будем жить отдельно?
– Зато здесь тебе никто не помешает, Эмма. – Чарльз вглядывается в океан. Ветер сдувает челку у него со лба. – Иди внутрь. Похоже, начинается дождь.
Длинный, потрепанный непогодой пирс заляпан птичьим пометом. Отовсюду торчат острые обломки и осколки. Холодная голубая вода плещется о деревянные сваи – такая чистая, что хочется броситься в нее прямо в одежде. Я сжимаю маленькую ручку Кики. Вдоль берега, среди белого песка и известняковых скал, выстроились пальмы, но мне не до красот пейзажа. Слева от нас навес для лодок, а за ним – здание из белого камня. Пальмы окружают наше новое жилище со всех сторон, сияя на солнце изумрудной листвой. С крыши свисает солома. Того и гляди заиграет регги. Дверь синяя, облупленная и выцветшая от соли и тропических штормов. Настоящая хижина на острове. Я затаиваю дыхание.
– Это и есть «Барк»? – уточняю я у Чарльза.
– Вам здесь понравится, дети, – уверяет муж, спрыгивая с пирса на посыпанную галькой дорожку. Похоже, он не собирается отвечать на мой вопрос, как и делить с нами белый особняк.
– А мы, папа? – спрашивает Кики. – Мы будем жить с тобой?
Уоллес огибает дом и скрывается за углом.
Решайте сами, – улыбается Чарльз, продолжая меня игнорировать. – Хоть со мной, хоть с мамой. Можете чередовать.
Куп прислоняется головой к моему бедру.
– Я остаюсь с мамой.
– Я тоже, – кивает Кики.
Пожав плечами, Чарльз перебрасывает сумку через плечо.
– Располагайтесь.
Где-то вдали печально кричит птица.
– Почему он называется «Барк»? – спрашивает меня Кики.
– В переводе с французского это значит «маленькая лодка», – объясняю я дочери.
Железная табличка над синей дверью слегка покосилась. Влажные каменные стены выцвели и увиты каким-то ползучим растением. На дорожке валяются пальмовые листья, кокос и яркие цветы с облепивших дом лиан. Но этот хаос, как и все, что с нами сейчас происходит, только усиливает очарование острова, его обманчивую красоту.