Отмороженный
Шрифт:
Крики: «Где Горюнов? Отдайте нам Горюнова!» – превращаются в скандирование, к которому присоединяются солдаты и офицеры.
Сережа бежит от них из кабинета в кабинет, спасаясь, прячась, но тщетно. Вот они уже возле знамени полка, часовой было наставил автомат, но ему под одобрительный гул присутствующих вручают самую большую пачку и хлопают по плечу. Все сметают на своем пути большие деньги, обезоруживая и подавляя последние очаги сопротивления. Вот и часовой отдал свой автомат и знамя части…
А
Он вскрикнул, вскочил с постели. И увидел: кто-то стоит под его окном. И в руке его что-то поблескивает.
– Кто это? Что?
– Да Шура я, Холина. Разбудила? А мне говорили, будто ты не спишь по ночам.
– Фу-ты… напугала. Входи, что ли.
Сейчас он был рад поговорить с кем угодно. Даже с Шурой Холиной, грузной, расплывшейся женой вечно дежурного капитана Холина.
– Зачем пришла, Шура? Да так поздно… Сколько сейчас?
Сережа включил свет и присвистнул, глядя на часы. А она по-прежнему стояла в дверях с поблескивающей бутылкой водки в руке, неумело напудренная и накрашенная, отчего выглядела еще более пожилой и отталкивающей. Настоящее пугало.
– Зачем… – хмыкает она. – Зачем другие, затем и я.
Он даже попятился, будто она пришла из только что пережитого им сна.
– Что случилось? Погоди! Стой, где стоишь…
Он затряс головой, чтобы поскорей проснуться и протрезветь. Вчера малость перебрал. В последнее время это случалось все чаще.
– Целый гарем у тебя, – сказала Шура, приближаясь и разглядывая старинных красавиц на репродукциях.
– Вот именно! – сказал он, по-прежнему отодвигаясь. – Найдешь там себя – милости просим на адюльтер…
Она смотрела на него, гипнотизируя своим взглядом и продолжая придвигаться.
– Петр Авдеевич в наряде? – заискивающе спросил Сережа.
– А он всегда в наряде, – сказала она, подступая.
Но он успел отбежать за стол.
– Говори, зачем пришла. А то мужа вызову!
Она села за стол, поставила бутылку, откупорила, налила в немытые стаканы.
– Садись, выпьем, что ли… Что, не гожусь, да? Молоденьких подавай? Не повезло моему Холину! Раз жена старуха – так и оставайся капитаном.
– Н-ну почему… – Сережа торопливо надевал брюки, не попадая ногой в штанину.
– Еще спрашиваешь… Вот чем он виноват? Чем хуже других? Дурак, сама знаю, а другие что, умные? Его одногодки уже полками командуют. Может, потому, что жены у всех молодые? Я в молодости, может, тоже… не то что сейчас. И не смотри на меня так. Лучше выпей! За прошедшую молодость мою…
Она всхлипнула.
– Взял меня с ребенком, хоть я и старше, обещал не попрекать. А сам, сволочь такая, каждый день пилит. Ходу ему из-за меня нет! Соседки говорят: сходи, мол, к Сереже Горюнову. Неспроста он твоего все
– Значит, не он тебя послал? – Одевшись, Сережа уже чувствовал себя в своей тарелке.
– А хоть бы и он! – Она тяжело, угрожающе даже, посмотрела на него.
– Стоп! Все понял. – Он выставил обе руки, как бы защищаясь от нее. – Договорились. Будет майором. Но с условием: больше ко мне не приходи. И на дежурства буду ставить как других. Все. Договорились?
– Да наоборот! – вздохнула она. – Ставь его, ирода, почаще. Хоть отдыхаю от его нудежа, пока он там. Так не выпьешь со мной?
– Но мы же договорились… – прижал он руки к груди. Потом испугался: – Ладно, ладно, только не смотри на меня так.
Выпил, со стуком поставил стакан на стол.
– Хоть закуси, – сказала она.
– Нет-нет. В самый раз… – Он чуть покривился, потом почувствовал, как по телу стало разливаться приятное тепло, а голова освобождаться от смутной тяжести.
– Все. И бутылку забери.
Она послушно поднялась, заткнула горлышко недопитой бутылки хлебным мякишем.
– Стало быть, ничего не нужно? – спросила, глядя исподлобья. – Хоть полы помыть, постирать, раз уж пришла…
– Поговорим, когда твой Петр Авдеевич созреет до подполковника. – Он шел за ней к двери, держась, впрочем, на безопасном расстоянии. Поспешно захлопнул за ней дверь. Потом, опомнившись, также поспешно снова открыл. – Шура! – позвал он, оглядываясь. Вроде никто не видел, как она выходила от него ночью…
Она тут же обернулась, и он при свете звезд даже разглядел на ее тяжелом лице что-то вроде недоверчивой надежды.
– Какое хоть сегодня число?
Лицо ее словно погасло.
– Четырнадцатое.
– Месяц, месяц…
– Э-эх. Допился… Да уж год, считай, как свою Аллочку с мужем в Москву отпустил. Жалеешь теперь? На нас смотреть не желаешь? Хватит убиваться-то. Девок вон как собак нерезаных. Присмотришь, поди, какую-нибудь лейтенанточку! Ну все, что ли?
Сережа мотнул головой, закрыл за собой дверь, включил свет. С ненавистью посмотрел на себя в зеркало. Потом посмотрел в окно на унылый пейзаж, который осветила вышедшая из-за тучи луна.
Допился… Столько времени прошло, а он все никак в себя не придет.
Встряхнул головой, начал лихорадочно что-то обдумывать, ходя из угла в угол. До самого утра ходил. Потом побрился, отутюжил мундир. Сейчас поедет «уазик» в штаб дивизии. Надо бы успеть…
Между тем через несколько дней в столице состоялся торжественный выпуск курсантов высших курсов переподготовки при Минобороны. На построение приехали жены, невесты, родственники. Стояли с букетами цветов и любовались на выпускников – опрятно одетых, в белых перчатках.