Отмороженный
Шрифт:
– Или усилит эти подозрения, – сказал Сережа. – Решат, что заговор.
– А разве это не заговор? – продолжал улыбаться Кирилл.
– Хочется думать, пока нет, – ответил Сережа, не отводя от него взгляда.
– Все! – сказал Макс. – А то доболтаемся. Все, я сказал! У кого ко мне вопросы?
– Ты обещал профинансировать закупку картофеля в Голландии, – очнулся помощник министра сельского хозяйства.
– Не хотелось бы вам отказывать, как сказала мне одна дама, – развел руками Макс. – Пусть твой патрон напишет моему письмо. А я подумаю. И изыщу. Без картошки зимой пропадем.
– Наверняка этим вопросом задаются в Генпрокуратуре, – хмыкнул Кирилл. – А мы их дублируем.
– И мы их обгоним и перегоним! – сказал Макс. – Ну все, поскольку других вопросов у вас не предвидится, скажу сразу: денег нет! Это касается всех. Могу кому-то лично одолжить. Скажем, до ближайшего гонорара. Но не более того.
И вот они увидели родной КПП родного полка. Машина остановилась. Алла продолжала сидеть, буквально окаменев.
– Не хочу туда, – прошептала она, – увидев в воротах знакомую фигуру прапорщика Горюнова. А за воротами не только Горюнов. Чуть ли не весь личный состав части. Все заранее узнали о возвращении четы Тягуновых. И здесь же – чеченцы. Оторвались от своих ларьков, число которых заметно увеличилось, от своих девиц, которые там тусовались. И что еще – так это доносящаяся из окон казарм монотонная ритмичная музыка в исполнении отечественных бардов.
Первым к ним за ворота вышел Иван Прохоров.
– Паша, ты что, проштрафился там? – спросил он. – А нам тут говорили, будто всех в Москве оставляют…
– Мало ли что говорили! – сзади подошел Сергей Горюнов. – Приказ министра, ничего не попишешь. Здравия желаю, товарищ капитан! С прибытием в родную часть!
Он был немного пьян, руки в карманах, но свежевыбрит и выглажен. Настроение праздничное. И может позволить себе не отвечать на реплики собравшихся: почему капитан? Тягунов по-прежнему в шинели с лейтенантскими погонами. Может, они ослышались? Может, прапорщик оговорился?
Павел переглянулся с Аллой. Этот писарь чересчур осведомлен. Значит… Значит, так и есть? Все по-прежнему в его руках?
– Здравствуй, Алла! – поздоровался между тем Горюнов, чуть склонив голову, не скрывая торжества. – Приятно тебя видеть столь же обворожительной и жизнеутверждающей. Спасибо, что не забыли, спасибо, что вернулись оплатить свой должок.
Павел нахмурился. Это уж чересчур. Этот писарь явно напрашивается на скандал. И, загородив собой жену, сделал шаг вперед.
– А ну повтори… Какой должок? – спросил спокойно.
– Она знает! – мотнул головой, ничуть не смущаясь, писарь.
– Так, может, я верну, с процентами? – спросил Павел.
– Паша, брось! – встал между ним и писарем Прохоров. – Пойдем, говорю, ты же видишь… он пьян. И провоцирует тебя.
Поставив чемоданы, Павел отодвинул от себя Прохорова и вплотную подошел к писарю.
Тот не сдвинулся с места. Ничуть не испугался внушительного капитана.
– Так это специфический должок, Павел
Оттолкнув мужа, Алла молча, с силой влепила наглецу пощечину. К ним тут же бросились, растащили, хотя писарь и не сопротивлялся. Только вытер кровь с разбитой губы.
– Не извольте беспокоиться, господа офицеры! – сказал он. – Все вполне в духе возрождаемых традиций Российской Армии! Чего б нижнему чину по морде не съездить? Самое милое дело. Я только хотел бы напомнить про обещание нашей Аллочки…
– Прекрати сейчас же! – снова рванулась она к нему.
– Ну почему? – удивился он. – Вы нам обещали после «Кармен» поставить «Травиату»? Или забыли? Ну да. За это и убить мало, ведь осмелился напомнить…
Он посмеивался, куражился, нагло глядя ей в глаза.
– А то мы тут, в темноте и невежестве, совсем было опустились и погрязли. Но вот вы явились, как мимолетное видение. И с чего начали свою гастрольную деятельность?
Тут к ним подбежал новоиспеченный майор Холин в новых погонах и по-прежнему в качестве дежурного по части.
– Петя! – демонстративно облокотился на него писарь. – Ты видишь, кто к нам приехал? А если видишь, то чего медлишь? Люди с дороги устали, у Аллочки вон уже рука от усталости не поднимается. Помоги! Отнеси чемоданы… Да не сам. Учи вас, учи. У тебя солдаты есть!
Но Павел сам подхватил чемоданы и двинулся в направлении КПП. За ним шла, опустив голову, стараясь ни на кого не смотреть, Алла.
Их провожали взглядами. Представление окончилось. Поэтому во взглядах сквозило разочарование, переходящее в равнодушие: ну вот, значит, опять, стало быть…
Алла шла по знакомому плацу, чуть не плача от унижения. Что за власть имеет этот человек? Ее муж более сильный, умный, цельный, но и он во власти этого писаря. Или сейчас время не сильных, умных и порядочных, а вот таких, как этот писарь?
В офицерском общежитии – другая проблема. Негде поселиться. Старое место занято. Алла бессильно опустилась на чемодан. С ненавистью поглядела на растерянного Павла. Это из-за его щепетильности они попали в такое идиотское положение. Ах, он не может поступиться принципами! Сиди теперь тут и слушай, как плачут маленькие дети и перекликаются из конца в конец коридора женщины. Зачем она сюда ехала? О том ли мечтала? Павлу самому не по себе. И тот же вопрос: зачем привез сюда жену?
Куда им деваться и что при этом делать дежурному по части майору Холину? Только и остается, что обратиться к писарю Горюнову.
Сережа стоял в группе офицеров и молча наблюдал за происходящим. Пусть сами попросят. А то больно гордые.
– Ну что смотришь, – прошипел Холин, оглянувшись на Тягуновых. – Видишь, что творится! Приехали как снег на голову. Куда их?
– Это ваши проблемы, товарищ майор, – пожал плечами писарь. – Хотя согласиться с вами насчет снега на голову я не могу.
Павел положил руку на плечо жене.
– Завтра же возвращайся в Москву, – сказал он ей.
– А ты? – повернула она к нему голову. – Ты же пропадешь здесь без меня. Превратишься в одного из них. Сопьешься! Я останусь. В конце концов твой папочка что-нибудь предпримет… Или мы, Тягуновы, такие гордые?