Отморозки 2 Земляной Орлов
Шрифт:
Штурмовики, особенно из тех, кто начинал со Львовым в одной роте, любили слушать песни командира. Во-первых, Глеб обладал неплохим голосом и хорошим слухом, во-вторых - он иногда пел такие песни, что солдаты только диву давались: откуда офицер, из господ мог такого набраться? Вот и теперь...
Отец твой давно уж в могиле,
Землею засыпан лежит,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит.
Пойдем же, пойдем, мой сыночек
Пойдем же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает,
И плачут
Ну, это он, на приклад, у атамана Анненкова мог подцепить. Тот, вроде ж - сибиряк, вот и нахватался. Хотя песня явно из тех, за которые начальство по голове не погладит... А это он чего такое завел?..
Угрюмый лес стоит вокруг стеной;
Стоит, задумался и ждёт.
Лишь вихрь в груди его взревёт порой:
Вперёд, друзья, вперёд, вперёд, вперёд!
В глубоких рудниках металла звон,
Из камня золото течёт.
Там узник молотом о камень бьёт, -
Вперёд, друзья, вперёд, вперёд, вперёд!
Гармонь легко подхватила простой мотив. Когда же Львов второй раз повторил рефрен 'Вперёд, друзья, вперёд, вперёд, вперёд!', Гагарин вдруг вплел в песню свой ломкий тенорок:
Иссякнет кровь в его груди младой,
Железа ржавый стон замрёт.
Но в недрах глубоко земля поёт:
Вперёд, друзья, вперёд, вперёд, вперёд.
Теперь припев подпевали уже все. Даже матросы рискнули подхватить знакомые слова, но, однако, не в полный голос. Песню теперь вел Чапаев, и его красивый и сильный баритон звонким эхом разносился над заросшими тайгой берегами:
Кто жизнь в бою неравном не щадит,
С отвагой к цели кто идет,
Пусть знает: кровь его тропу пробьет, -
Вперёд, друзья, вперёд, вперёд, вперёд.
Концерт оборвался также внезапно, как и начался. Львов огляделся, словно бы опомнившись, хлопнул себя по полевой сумке и ушел в свою маленькую каюту, которую он делил с Чапаевым и механиком. Василий поспешил за командиром, по опыту зная: что-то придумалось, и сейчас Глебу Константиновичу просто необходим верный слушатель.
Остальные же остались на палубе. Ощутимо похолодало, и георгиевцы вытащили из трюма здоровенный самовар. Командир не любил, когда в походе грелись водкой, хотя и не чурался вовсе доброй выпивки с хорошей закуской...
К собравшимся вокруг самовара подошли свободные матросы и кочегары. Вежливо спросили разрешения и присели в общий кружок. Варенец выложил прямо на доски сахар на вощеной бумажке, кто-то из кочегаров, помявшись положил рядом холщевый узелок с домашними шаньгами...
– А что, господа кавалеры: ваш енерал-то на каторге бывал?
– спросил один из кочегаров - жилистый и нескладный Чаппаров.
Штурмовики дружно хмыкнули. Семенов, тоже сибиряк, оскалился, показав по-волчьи желтоватые крепкие зубы:
– Ту каторгу, милок, на котору командера сошлют, тольки пожалеть и останется, -уверенно произнес он.
– Да и не долго ей каторгою при таком арестанте быть...
– А что песни каторжанские поет - так это потому, что за народ он, - добавил Варенец.
– Енерал - и вдруг за народ?!
– недоверчиво
– Чудно, одначе, господа кавалеры...
– Чудно, - согласился Семенов.
– Чудно, а только святая истинная правда. Ён и дружок его - атаман Анненков, вовсе странные люди, на других господ вовсе не похожие.
– За нас стоят, - прибавил унтер Сазонов.
– И командиру, на приклад, разницу нету: барин, али крестьянин. Он за правду стоит: который воюет - честь ему и слава. Который пашет - хлеб ему и земля. А барину - кукищ с маслицем! Ежели, конечно, барин ентот не воюет...
– Да нешто так бывает?!
– Бывает. Бог - не Тимошка, видит немножко. По деревням вовсе жизни не стало. Вот господь и сподобил атамана да командира за народ слово замолвить да плечико свое подставить...
Матросы еще долго дивились чудесам, которые рассказывали штурмовики за чаем, и разошлись смущенные и задумчивые. Генералы - за народ встают? Чудны дела твои, господи...
А тем временем Львов и Чапаев обсудив пришедшее в голову Глеба решение, сыграли четыре партии в шашки и улеглись спать. К делу в Курейке нужно приготовиться...
4
Курейка - маленький поселок, затерявшийся где-то далеко за Полярным кругом в беспредельной туруханской пустыне. Самое северное поселение Туруханского края. Про Курейку можно без преувеличения сказать: она находится на краю земли.
Зима длится восемь-девять месяцев, и зимняя ночь тянется круглые сутки. Ни хлеб, ни овощи никогда не росли, не растут и расти не будут, пока человек не одержит полной и окончательной победы на природой и климатом. Тундра и леса переполнены дикими зверями, в реке - рыба. Они-то и составляют основу местного рациона. Простая теплая избушка представляется здесь чем-то сродни дворцу, великолепному отелю люкс, роскошному особняку... И вот здесь, в глуши Туруханского края, в маленькой заброшенной Курейке, жили ссыльнопоселенцы.
В тот день Иосиф Джугашвили плыл на лодке на рыбную ловлю. Он поднимался вверх по Курейке - на его старенькой посудине на широком и весьма неспокойном при сильном ветре Енисее делать нечего. А в этой изломанной крутыми зигзагами речке ловятся дивные налимы...
Потрепанная долгой жизнью и суровой погодкой лодочка шла довольно ходко. Джугашвили-Сталин усмехнулся: его первый друг в Курейке Артемий Сидоров подарил эту лодку за спасение жизни его дочери Вари. Вот уж не ждал, не гадал, что в Сибири придется из профессионального революционера и бунтаря переквалифицироваться во врачи. Ну, пусть не во врачи - в фельдшеры...
Ссылка за Полярный круг и так - не сахар, а уж для южанина... И образован вроде, и грамотен, и в книгах умных читал про здешние места, но когда увидел воочию - Святой Георгий! Был бы характером послабее -удавился б с горя...
Горстке местных жителей власти сообщили: сослан к ним страшный вор и каторжник по имени 'Черный'. А он и в самом деле оброс чернущей молодой бородой, хотя на голове его был волос рыжеватый. Первое время, когда он выходил на улицу, полудикие люди закрывались от него на все запоры. Не то что продать какого припаса или помочь с делами - поздороваться боялись. И самое страшное - полное одиночество...