Отморозки 2 Земляной Орлов
Шрифт:
Прекратилось это случайно и резко. Однажды он шел к уряднику - отмечаться, и вдруг услышал в одном из домишек детский хриплый крик. Постучался в дверь - нет ответа. Ударом сорвал дверь с крючка, вошел в дом и увидел умирающую на голой скамье девочку. Отец девочки спокойненько спал на голой печке, мать чего-то варила на шестке и не оборачивалась на крик. Дети, которые были еще в доме, попрятались под топчан и скамейки от черного страшного человека.
Отодвинув от печи обмершую женщину, Черный заглянул в печь, обнаружил в нем котелок с кипятком, шипя от боли, обмыл руки, в кипятке же обварил ложку, открыл черенком ее рот больной девочки,
Лекарств в доме не водилось, а потому пришлось смазать горло девчушки рыбьим жиром. Завязал малышке горло своим платком, кивнул хозяйке, да и ушел. Назавтра, а это значит, в темноте же заполярной ночи, навестил девочку. Она уже играла с детьми, улыбнулась ему, и остальные дети от него не спрятались.
Отец, хозяин дома Сидоров, так зауважал ссыльного, что научил его ставить уды-подпуски под лед на налима и подарил ему свою старенькую пешню. А по весне отдал и лодку - старенькую, но надежную. Хотел Иосиф Виссарионович заплатить за посудину, да Артемий так оскорбился, чуть за нож не взялся: за дочку - старую лодку, и так неприлично мало, а тебе, 'Черный', деньги еще пригодятся...
С того дня и пошло: у кого что заболит - к нему идут. Лечи, мол, Черный, бо рука у тебя легкая, а голова - светлая. Хоть и черная...
– ...Навались! Левая - табань, правая - греби!
– донеслось вдруг.
– И-раз, и-раз!..
Сталину уже доводилось слышать такие команды - там, далеко, на Черном море. Где-то там, где совсем рядом его дом...
– Навались!
По Курейке летел свежевыкрашенный шестивесельный ял. Гребцы с такой силой упирали весла в воду, словно намеревались сломать их. Кроме гребцов на корме и на носу ялика сидели двое в военной форме. В этом не было бы ничего особенного: енисейские казаки частенько наезжали в Курейский станок - именно так они именовали Курейку, но больно уж их много: гребцы-то тоже в форме.
'Наверное, привезли еще кого-то', - решил Сталин и непроизвольно поежился, вспомнив свое собственное путешествие в Курейку. Две тысячи верст пришлось проделать не на пароходе, а на лодке, и эту поездку он запомнит надолго!
Но тут же возникло сомнение: если это - казаки, которые привезли нового ссыльного, то зачем им понадобилось плыть по Курейке? Их дорога теперь вверх по Енисею, до самого Монастырского, а там - пароходом, или воинской баржой. Что же это они здесь позабыли?..
Иосиф Виссарионович отвел свою лодочку в сторону, отгребая к отмели пологого берега. Кто их разберет, этих казаков? Еще перевернут из озорства его посудину, а купаться в здешней студеной воде как-то не хотелось... Краем глаза он заметил, как сидевший на носу военный поднял руку с биноклем. 'Ах, шэн мамадзагло виришвило! Разглядывает, словно в зверинец пришел, - зло подумал Сталин.
– А вот попадись ты мне в горах...'
Чем бы закончилась встреча в условиях сильно пересеченной местности, додумать Иосиф Виссарионович не успел. Сидевший на носу скомандовал что-то, ялик повернул нос и помчался прямо к нему, рискуя на всем ходу выскочить на песчаную косу. Но в последний момент гребцы резко затабанили, и ял, остановившись метрах в четырех, поравнялся со Сталинской лодочкой.
Сидевший на носу человек встал и четко откозырял:
– Здравия желаю, товарищ Сталин!
От того, на чьих плечах Иосиф Виссарионович разглядел генеральские
– Здравствуйте.
– Генерал-майор Львов, - отрекомендовался вновь прибывший.
– Товарищ Сталин, у меня приказ Петроградской организации РСДРП(б) доставить вас в Петроград.
– Тут он улыбнулся, и его изуродованное шрамами, откровенно страшное лицо, вдруг приобрело какое-то мечтательное выражение, - Там скоро такие дела начнутся, а вы тут сидите...
Сталин молчал. Он знал, кто такой Львов. Из газет. Правда, он полагал его полковником, но видимо этот... этот... в общем, этот Львов карабкается вверх по карьерной лестнице почище, чем смешная птица поползень - по стволу дерева. Еще он получил письмо из Красноярска, в котором сообщали о каких-то генералах, примкнувших к Партии большевиков. Но их фамилии не назывались, так что...
– Вам что-то нужно забрать из Курейки, или можно сразу, на наш пароход?
– между тем спросил генерал.
– Если ничего особо ценного у вас нет, то все остальное можете смело бросить - потом пригодится для му...
– тут он резко осекся и не договорил, но вопросительно посмотрел на Сталина.
– Я верю вам, - сказал после некоторого раздумья Иосиф Виссарионович.
– Но у меня к вам два вопроса. Первое: что с местным приставом? Он жив?
– А что - нужно?
– мгновенно переспросил Львов.
– Если нужно, так это...
– Он обернулся - Семенов, Гагарин! Отправитесь в поселок, и...
Откликнулись фельдфебель, по виду - сибиряк, и молоденький ефрейтор. Первый солидно кивнул:
– Слушаю, командир.
А ефрейтор, взявшись за длинный кожаный чехол, в котором, видимо, лежала винтовка, посмотрел на генерала чистыми, ясными глазами и спросил:
– Его как: сразу - или чтобы прочувствовал?
Львов вопросительно взглянул на Сталина, но тот отрицательно мотнул головой:
– Я просто хотел узнать жив или нет господин Кибиров?
Львов пожал плечами:
– Так жив пока... наверное. Впрочем, понятия не имею: нашей операции он не помешает. А вот что касается здешней администрации, - его лицо приобрело вид оскалившегося хищника, - с этими - увы! Пока живы, но это - ненадолго. До завтра.
– Вот как?
– Вот так!
– Жестко ответил генерал и пояснил, - У нас на пароходе - две бочки водки. Сегодня все перепьются, а назавтра выяснится, что участок сгорел вместе с персоналом...
Сталин помолчал. Несмотря на некоторые странные словечки, которыми генерал то и дело уснащал свою речь, его действия вполне понятны. Чего, правда, нельзя сказать о мотивах, но с этим - позже. Любое дело требует жертв, а Львов, кажется, еще и старается, сколько возможно, уменьшить число этих жертв...
Он кивнул и задал второй вопрос:
– Здесь есть еще ссыльные кроме меня. Что с ними?
– А кто конкретно?
– снова быстро переспросил генерал.
– И сколько их?
– Голощекин, Муранов, Бадаев, Каменев, - начал перечислять Сталин задумчиво.
– Еще Спандарян , хотя он и плох - чахотка. Вера Швейцер, Петровский, потом еще Свердлов, Мартов...
– Чего?
– изумленно уставился на Сталина Львов.
– А что, эта сладкая парочка тоже здесь?! Вот, бл..., - протянул он задумчиво.
– Какая встреча, мать моя, женщина...