Отморозки
Шрифт:
Майор Лампрехт из пятой гвардейской привел еще и дивизионный оркестр, так что танцы предстояли великолепные. Франц Валевский закатил глаза и причмокнул губами. Вот когда в девяносто третьем году были большие маневры, он дал восемнадцать балов, да каких! Гостей - больше сотни, танцы, игра... Микульский тогда выиграл у какого-то графа - офицера гвардейской артиллерии, - двести восемь тысяч рублей!!! А покойный князь Адам Пузына проиграл свое Виленское имение в две тысячи десятин безвестному армейскому поручику. Кажется - драгуну.
Пан Адам потом долго выкупал
Но тут появление гостей отвлекло Франца Валевского от приятных воспоминаний. Подъехал автомобиль, на котором прибыли начальник штаба тридцать восьмого корпуса генерал-майор Ципсер в сопровождении двоих адъютантов. Следом за автомобилем подкатил сверкающий новым лаком экипаж, в котором гордо восседали пан Туск со своей любвеобильной супругой.
Пан Валевский лично вышел на встречу господина Ципсера, и лично сопроводил его в залу, где и занял приятной беседой. Впрочем, ненадолго: подъехали еще гости, грянул оркестр, и по зеркальному паркету закружили первые пары. Пан Валевский угостил генерала Ципсера старым коньяком - ровесником победы германского оружия под Мецем и Седаном, и поинтересовался насчет поставок для нужд армии хлеба, сала и фуража. Ципсер благосклонно пообещал составить протекцию гостеприимному хозяину и свести с нужными людьми из интендантуры.
Юстыся Валевская танцевала с офицерами, пленяя их своими грацией, красотой и легкостью манер, но одновременно шокируя своими мыслями о некоей непонятной 'независимости' мифической Польши.
– Разве вы не понимаете, герр обер-лейтенант, что поляки должны быть свободными?
– с жаром наседала она, на своего кавалера, гвардейца фон Рауха.
– Свобода - неотъемлемая часть самосознания любого поляка!
– Но, мадмуазель, почему же только поляка?
– сопротивлялся фон Раух, который в бытность свою студентом в Геттингене близко сошелся с анархистами.
– Свобода - для всех. Почему вы выделяете поляков?
Задавая этот вопрос, он аккуратно сместил руку с талии обольстительной националистки, на... в общем, чуть-чуть пониже...
– Потому что поляки достойны ее больше всех!
– обдавая офицера ароматом французских духов с жаром вещала патриотка, не обратив внимания на маневры его руки.
– Разве вы не согласны?
Обер-лейтенант сдвинул руку еще ниже, ощутил приятную упругую округлость, и согласился с доводами возмутительницы спокойствия. Ободренная этим, Юстыся продолжила убеждать немца в богоизбранности польского народа и необходимости немедленного создания польского государства. Фон Раух переместил свою прекрасную пропагандистку за портьеру, к окну, и принялся подтверждать каждое слово польской Боудикки страстным поцелуем.
Бал шел своим чередом. Уже напился пан Туск и теперь с пьяной самоуверенностью разглагольствовал о том, что вся Европа должна
Оркестр старался во всю. Вальс сменял падеспань, мазурка - вальс, и кружились, кружились пары. Гости постарше уютно устроились за ломберным столом и уже чиркал по сукну мелок, отмечая взятки и робберы... Ах, господа, какая война? Война - это там, где-то, где кровь, грязь и смерть. Да и какое дело цивилизованным людям до какой-то войны? Война меняет границы, но не меняет Европы. Ведь мы все европейцы господа, не так ли?..
...Чапаев осторожно тронул штабс-капитана за рукав:
– Вашбродь, там праздник какой-то...
– Что празднуют?
– Машинально спросил Львов, но тут же поправился, - Народу много?
– Много... Во дворе - тринадцать солдат, да четыре мотора . Еще кареты стоят...
– Ага, - скривился Львов.
– Значит, кому - война, а кому - мать родна? Сволочи...
– Сволочи и есть, - согласился Чапаев.
– Режем?
– Осторожно бы надо, - подумав, сказал штабс-капитан.
– И парочку - живьем, на предмет поговорить.
– Эт мы чичас, эт мы мигом... Петров, Семенов, Елизаров - к командиру живо!..
Скучавшие солдаты не заметили, как дому с разных сторон подобрались невидимые и неслышные тени. Мягкие прыжки - по совету штабс-капитана все уже давно научились обматывать форменные сапоги мягкой кожей и фиксировать ее ремнями, и немцы рухнули под ударами кинжалов. Двоих били рукоятями ножей и тесаков, а потом быстро-быстро скрутили позаимствованными в конюшне имения вожжами. Мигнул трофейный электрический фонарик - все чисто.
Львов с остальными появился во дворе особняка Валевских через несколько минут. Огляделся, снова подозвал Чапаева:
– Приберитесь тут, а потом...
Не докончив фразу он резко пригнул Василия за стоящий автомобиль и сам спрятался там же. Из стеклянных, залитых светом дверей вышел офицер.
– Курт! Садись в автомобиль и съезди в город! Привези мне цветов! Красивых... Курт! Ты где?! Опять надрался, пьяная скотина?!!
– офицер сделал несколько шагов с крыльца и завертел головой, ослепленный резким переходом из света в тьму.
– Курт! Немедленно ко мне! Ну, погоди...
Больше сказать он ничего не успел. Львов перекатился под машиной, резко захватил горло немца на удушающий 'неразрыв' и завалил на себя. Слабый хрип, короткое дерганье...
– Этого пакуйте, а одного из языков можете кончить. Все равно: с собой брать не будем.
Ефрейтор Семенов нагнулся и равнодушно полоснул одного из связанных немцев по горлу трофейным тесаком. Второго подхватили подмышки и потащили прочь от освещенного дома, где гремела музыка и слышались веселые голоса. Никто из гостей и хозяев еще ничего не знал.