Отпуск на всю жизнь
Шрифт:
В травмпункте, вот где я расплатилась за всё веселье. Я и не поняла, почему один из мужчин в белых халатах встал сзади и положил свои руки на мои. Только хотела спросить, как врач, внимательно изучивший рентгеновский экпресс-снимок, вдруг сжал мою больную руку и резко надавил на неё.
Слышный только мне щелчок, я рвусь со стула, но меня держат крепко. Вот почему они такие здоровые! Из глаз слёзы фонтаном, взвываю до уровня ультразвука, потом шиплю разъярённой коброй.
Врач быстро делает укол… стоп! А раньше нельзя было?!
– Нет, бесполезно, – объясняет врач, –
– А я заметил, – говорит второй, который меня уже отпустил, – Что заживление от превентивной анестезии проходит хуже. Видно, какие-то восстановительные механизмы в организме запускаются. Боль – помощник врача, не обессудь, девочка.
Я успокаиваюсь, да и боль после укола стихает. Мою руку пакуют в гипс, быстро и ловко. Мне поставили диагноз: растяжение связок, выбитый (и уже вправленный) сустав, возможно, компрессионный перелом какой-то мелкой косточки. Не запомнила названия. Поставили диагноз, оказали первую и вторую помощь, прочли лекцию. Просто душки.
– Какой коньяк вы больше всего любите? – Эльвира очень удивляется моим словам.
– Наш человек! – дружно хохочут врачи, – Чем больше звёздочек, тем лучше.
Когда выходим, Эльвира ловит такси, мы уезжаем. Эльвира заплатила и за Юлю, чтобы её домой отвезли.
Домой мы попали уже после прихода отца. Не встретили папахена, как обычно, роскошным ужином и приятной беседой. Ничего не попишешь, форс-мажор. Да и не страшно. Самостоятельный папахен отведал борща, оставшегося от обеда, и насел на меня с вопросами.
Да он-то нормально всё воспринимает, мужчина же! А вот Эльвира меня замордовала.
– Вы ж могли убежать! Осталась бы целой!
– Ненадолго, Эльвира! Начни я от неё бегать, у неё охотничий азарт проснулся бы. И всё равно подловила бы, рано или поздно.
Папахен помалкивает, но согласно кивает. После спрашивает:
– Ты, значит, с ног её сшибла, а потом ногами била?
– О, боже! – Эльвира хватается за голову.
– Ой, отстаньте от меня! – я теряю терпение, – Я травмирована, у меня рука болит, я перенервничала, а вы мне тут перекрёстный допрос устроили.
«Родители» отстают, но позже я понимаю, что накаркала.
17 марта, вторник. Урок физкультуры.
– Как же так, Молчанова? – физкультурник искренне расстроен, увидев мою руку в лангетке.
Копирую его выражение лица, развожу руками.
– Издержки бескомпромиссной борьбы с уличным бандитизмом, Валерь Васильевич.
– Она с Грибачёвой Машкой подралась! – гомонят одноклассники. Учитель грустно кивает.
– Опять Грибачёва! Когда же это кончится?
– Вообще-то я победила, – осторожно его успокаиваю, – Я руку об её голову разбила.
– И как голова? – кажется, он не верит.
– В полтора раза шире стала, Валерь Васильевич! – бодро заявляю я, – Будьте уверены, ей намного больше досталось!
– Она Машку ногами избивала. Я видела, – Юля добавляет приятных, как оказалось, подробностей.
Очень мне редко доводилось видеть, чтобы человек воссиял таким счастьем. В спортзале стало заметно светлее. Конечно, совпало так, что солнце
– Ты Грибачёву ногами била? – восторженно спрашивает физкультурник, – Как тебе удалось?
– Вот так! – я делаю несколько энергичных движений руками и ногами. А в конце хватаю воображаемого противника руками и со свирепым рычаньем вонзаю в него клыки. Класс покатывается со смеху, только Юлька улыбается как-то неуверенно.
Потрясённый и счастливый учитель не делает классу ни малейшего замечания.
– О, Господи! – возводит очи вверх, – Ты услышал мои молитвы!
Класс изнемогает от смеха.
– Молчанова! – трубно провозглашает учитель, и класс стихает, – Пусть меня лишат премии, пусть мне навешают выговоров, но я торжественно обещаю тебе. Ты можешь делать на моих уроках, что хочешь, можешь вообще не приходить, но пятёрка за четверть тебе обеспечена. И за год тоже!
– Как это я не буду ходить на свои любимые уроки?! – возмущаюсь я. Учитель умиротворённо улыбается.
На уроке я почти ничего не могла делать. Турник, брусья, отжимания, игры, всё отпадает. Но я могла помогать учителю, где отмашку дать при старте, где роль полевого судьи исполнить. Так что побегать мне пришлось, к моей радости. И Валерий Васильевич, как обещал, уже не делал мне замечаний на мои вопли типа «Шевели булками, жиробасина! Хиляй шустрее, колченогий!». Да и одноклассники давно перестали обижаться, для меня все девчонки, даже худенькие, были «жиробасинами», а мальчишки – «колченогими».
С остальными предметами тоже всё замечательно, только устно могла отвечать. Так что в итоге я в большом плюсе. Да, серьёзная травма, но: мой авторитет в школе поднялся на невиданную высоту, уроков делать не надо, Сидякова – на положении служанки. Это не считая самой победы в схватке с сильным противником.
19 марта, четверг. 09:30, Сокольнический РУВД.
Мы с Эльвирой в кабинете следователя, или дознавателя, я не очень в этом разбираюсь.
– Старший лейтенант юстиции Семёнов Андрей Степанович, – представляется мужчина в синей форме лет тридцати пяти. Присматриваюсь. Делаю вывод – зануда, что, впрочем, характерно для стряпчих и судебных.
Мужчина сух и строг, Эльвира напряжена, я в предвкушении очередного веселья. Повестку мы получили позавчера. Папахен тут же принялся названивать кому-то из юрслужбы корпорации, долго совещался. Мы могли для начала опротестовать время, как так, в учебное время школьницу выдёргивать? Но решили не шуметь, у меня освобождение от почти всех занятий. Эльвира пошла со мной, как официальный ответственный за меня, несовершеннолетнюю.
От методичных безэмоциональных анкетных вопросов я сначала чуть зевать не начала. Потом нахожу выход, напряглась и начала отвечать таким же сухим лишённым всякого выражения голосом. Эльвира покосилась на меня, но придраться было не к чему. Через три минуты ловлю следователя на том, что он придержал зевок. Ага! Бессилен против собственных методов.