Отпускай
Шрифт:
Она попыталась подползти ближе, отчего мальчик медленно поднял брови. Странно улыбнулся, и стал рыться в кармане черных джинсов. Через пару секунд он достал оттуда собранный кубик Рубика, и поднес его ей. Тонкая ручка потянулась к игрушке, но Штайнер резко её убрал.
— Нет, так не пойдет. — Он стал перемещать грани головоломки в разные стороны, отчего цветные квадраты мешались меж собой. Затем вновь протянул его малышке, буквально, вложил кубик ей в ладонь. — Нужно сделать так, чтобы все бока были одного цвета.
Она уставилась на головоломку, и стала поглаживать её большим пальцем.
—
И вновь в ответ молчание. Штайнер тяжело вздохнул, покачал головой, и подсел ближе.
— Я кое-что тебе скажу. Это неприятно, но не убивайся из-за этого, ладно? Ни тебя, ни меня не усыновят. Родители не любят больных, поэтому… ты тут надолго. Навсегда. А еще родители не любят детей, о которых ходят дурные слухи, вроде меня. Так что я тут тоже навсегда. Пока мы не вырастим, мы будем тут. Поэтому… по возможности не кричи ночью. Если тебя возненавидят воспитатели, твоя жизни превратиться в ад. — В лиловых глазах мелькнула злость. — Они и мою жизнь пытались превратить в ад. Но пока я здесь, ад будет у них.
В тот же момент мальчик вскинул брови, и удивленно посмотрел вниз. Девочка пыталась взять его палец, но прикосновение её ладошки было холодным, словно руку только что достали из холодильника.
— Так тебе холодно… ты поэтому пыталась встать? — Взгляд становился слегка озадаченным. — Подожди меня тут пару минут, ладно? Я вернусь. И не кричи пока, воспитатели прибегут снова. Если нужно будет слезть… я помогу тебе.
Он вышел и, словно робот, направился вперед по коридору, к лестнице. Затем вниз, и старые ступени скрипели под ногами. В светлом холле первого этажа смеялись две девочки, но, завидев Штайнера, резко замолчали, проводив того напряженными, недоверчивыми взглядами. На окнах чуть раскачивались старые, бежевые шторы. Шумела летняя листва.
В какой-то момент мальчик свернул в тусклую комнату, где вдоль серых стен стояли четыре двухъярусные кровати. Какой-то подросток, что лежал на постели с книжкой, резко напрягся и прищурился. Его сожитель прошел внутрь, и легкой рукой сдернул одеяло с одной из кроватей.
— Это одеяло Говарда. — Как-то странно процедил лежащий, словно не хотел заводить спор.
— И что? В ближайшее время оно ему не понадобиться. — Штайнер мерзко усмехнулся. — Наверху лежит больная девочка, которая не может ходить. Думаешь, ей одеяло не нужнее?
Парень ничего не сказал. Стиснув зубы, вернулся глазами в книгу.
Так же, словно робот, с чуть прикрытыми глазами мальчик возвращался наверх. Криков больше не доносилось.
Он вновь заглянул в небольшой лазарет на три кроватки. Девочка, как и прежде, сидела, и сжимала в холодных ладошках пресловутый кубик. Штайнер мягко улыбнулся, и накинул сверху еще одно одеяло.
— Ну вот. Лучше? — Он вновь присел рядом, безотрывно глядя на бирку, которая висела на железной спинке кровати. — Я — Нейтан. А ты… Эмма. Будем знакомы.
Когда одеяло коснулось её тела, она зажмурилась, и слегка отстранилась. Начинали стучать зубы, малышка попыталась свернуться в позу эмбриона. С напряженным выражением мальчик наблюдал это, затем тяжело вздохнул и, покачав головой, начал ложиться
— Совсем холодно, да? Сейчас точно будет получше. Психиатры. — Он усмехнулся и закатил глаза. — Сказали, что у меня термоневроз. Я начинаю греться, как печь, когда злюсь. А еще я горячий. Так что… должно полегчать.
Она все еще стучала зубами, и, зажмурившись, пыталась придвинуться поближе. Казалось, ребенок с тихим, злым голосом, в черной футболке и черных джинсах её не отталкивал и не пугал. Кубик так и грелся в её дрожащей ладони, и Штайнер довольно на это смотрел. Приятно, что так искренне приняли такую мелочь.
Он стеклянными глазами глядел в потолок, и чуть-чуть улыбался. Затем слегка их прикрыл, и закинул руки за спину. Не то что бы Нейтан любил помогать. Но прямо сейчас, ощущать себя нужным… необходимым… ему нравилось. Осточертевшие воспитатели и так не давали покоя, а теперь еще и стали срываться на беспомощную девочку. Беспомощную и больную.
Прямо сейчас он чувствовал себя хорошим парнем, а не малолетним извергом, которого все ненавидели. Приятное ощущение.
* * * один месяц спустя
— Как у тебя так получается? — Одними губами сказала девочка, глядя как мальчик отжимался от пола, заведя одну руку себе за спину. Помещение пустого лазарета освещал солнечный свет, и легкий сквозняк чуть-чуть шевелил короткие, белесые волосы на её голове.
— Время и старание. — Сквозь зубы ответил тот, пока продолжал. — Я делаю это каждое утро. Теперь буду делать тут, чтобы за тобой смотреть.
— А как мне тоже так уметь? — Её голос был практически не слышан, и легко растворялся в шуме ветра за окном.
— Никак. — Штайнер выдохнул и сел на пол, стерев пот со лба. — Ты болеешь, поэтому не сможешь. Я почитал в интернете про твою болезнь, и ты… в общем… слабая. И нормально ходить у тебя вряд ли выйдет. — Он сконфуженно прикрыл глаза. — Не переживай особо. Ты — девочка, тебе и не нужно так уметь. — Поджатые губы растянулись в улыбке. — Проси меня, если что-то будет нужно.
— А все так умеют? — Её лицо становилось печальным.
— Никто. — Самодовольно ответил Нейт. — Только я.
— Почему?
— Потому что люди трусливые и слабые. — Мальчик усмехнулся и встал. — Ленивые. Тупые. Им лень даже зубы почистить, что говорить про спорт.
Она кивнула. Взгляд казался все более печальным и отстраненным.
— Но не все. — Спохватился Штайнер. — Ты, вот, совсем не глупая. Ты слабая, но это не твоя вина, это все болезнь. А еще ты талантливая. — Он кивнул на собранный кубик Рубика, который лежал на деревянной прикроватной тумбе. — Я его в первый раз неделю собирал. Мне было восемь лет. А ты его в первый раз за неделю в четыре года собрала. Думаешь хоть кто-нибудь из тех придурков сможет так же? — Мальчик жестом указал на окно. — Нет, они поголовно идиоты. Мозги тут имеем только мы с тобой. — Он подошел, присел рядом, и принялся гладить её по голове. — Ничего страшного, если ты не ходишь. Пока я рядом, тебя никто не обидит. — Ухмылка становилась все шире. — Они боятся меня. Все, даже воспитатели. Думают, если что-то мне сделают, то я их всех прирежу ночью. И правильно делают, что боятся.