Отпускай
Шрифт:
Вскоре показался очень приземистый, небольшой коттедж на два этажа. Темный, и только стекла крупных окон отражали от себя белый свет, разбавляя эту темноту. С плоской, чуть покатой, односкатной крышей, покрытой коричневой черепицей. Забора не было. Рядом с открытой верандой женщина, примерно, шестидесяти лет высаживала цветы, что-то напевая себе под нос. Все время поправляла розовое платье рубашечного типа, и совала землистые руки в карманы, из которых неуклюже торчала мелкая садовая утварь.
— Извините. — Голос вновь дрожал, хотя Фастер изо всех сил пыталась собраться. — Скажите… вы не знаете что-нибудь о сгоревшем
— Да? — Женщина тут же отвлеклась, и нежное, дружелюбное лицо исказила мягкая улыбка. — Дом? А что вы хотите о нем узнать? Вы по поводу покупки?
— Н-нет. — Сердце начинало биться все сильнее. Возможно, кто-то еще что-то да помнил. — Я просто… пытаюсь что-либо узнать о людях, которые в нем жили. Когда-то давно там жила женщина, Эбигейл Фастер. И мне бы еще хотелось узнать. — Эмма замялась.
— Да, жила тут такая, давно это было. — Лицо незнакомки становилось все мягче, а улыбка все шире. — Давайте пройдем в дом. На улице обсуждать такое… не знаю.
Девушка оживленно кивнула, и пошла вслед за радушной хозяйкой. Пульс начинал раздаваться в висках, а от нервов намокали ладошки. Что бы она сейчас не услышала, это будет не зря. Может, хотя бы чуть-чуть станет ясно, имеет ли фамилия «Эгертон» отношение к её жизни.
В тусклом доме, стены которого были обшиты темным деревом, пахло медом и маслом. Белые шторы из тонкого хлопка раскачивались под порывами случайного сквозняка. Фастер разулась, с очевидной неловкостью поставила кеды на подставку для обуви, и прошла внутрь.
Женщина жестом приглашала гостью за собой, вела ту на светлую, хотя и небольшую кухню. На квадратном столике, устеленным скатертью из ручной вязки, стоял в бежевой вазе букет из сушеных полевых цветов. Под стол были задвинуты четыре темных стула, и Эмма с нескрываемой улыбкой плюхнулась на один из них. Слегка гудел широкий холодильник с керамическими магнитами в форме животных, на темной плите, что являлась частью кухонного гарнитура, стояла бежевая кастрюля с холодным компотом.
— Будешь чай? Компот? — Радушно поинтересовалась женщина, пока мыла руки от уличной грязи.
— Нет, спасибо. Я просто рада отдохнуть. — Девушка неловко отвела глаза.
— Про Эбби, сколько живу здесь, еще ни разу никто не спрашивал. — Хозяйка отошла от раковины, и тоже села за стол. — Заправлял всем Адриан Фастер, её брат. Весь наш фермерский городок думал, что они муж и жена, но нет. — Она сверкнула глазами, словно выдавала сейчас самую большую, самую важную на свете тайну. — Брат и сестра. Адриану, помню, было лет тридцать шесть… Эбби моложе года на три. Красивый был мужик. Очень. На него все в округе заглядывались, да и я, что уж там. Правда… так он и не женился. Жил себе с сестрой, что между ними было, одному богу известно. И её в жены никто не взял. Ну она… девочкой неказистой была. Пацанкой: плечи широкие, приземистая, нос картошкой. Её вообще за мальчишку принимали, но потом привыкли. Типаж такой. — Женщина чуть прищурилась, затем прикрыла глаза. Её саму увлекал собственный рассказ. — Этот дом после пожара почему не выкупают… Участок под ним стоит дороже, чем любой другой тут. Видела поле с одной стороны от пепелища? Ну… как поле, там сейчас заросло все. Так вот раньше Фастер там лошадей гонял. У него в собственности была конюшня, и на этой конюшне он лошадей к скачкам готовил. Хорошие деньги у них водились.
—
— Был ребенок, да. — Женщина медленно кивнула. — У них какая-то родственница скончалась в больнице… и оставила сиротой новорожденную девочку. Дальняя родственница. То ли кузина, то ли еще дальше… ну, Адриан в тот же день прыгнул в машину, и уехал. К вечеру вернулся. Забрали они её, удочерили. А девочка болезная была… то простуда, то ветрянка, врачи от них не вылезали. Ходить поздно начала, я до трех лет её вообще не видела. Эбби замучалась с ней, плачет все время, хрипит. Сколько терпения у них, святые люди были. Потом, худо-бедно, пошла эта девочка на поправку. Они её выводить стали, с лошадьми знакомили.
— А что потом? — Тихо спросила Эмма, с ужасом таращась в лицо незнакомки.
— Ну что-что… подожгли дом их однажды. Страшная была ночь. Адриан, насколько я слышала, какую-то лошадь к скачкам готовил. Кто-то на эту лошадь большие деньги ставил, ну и… прогорел, в общем. То ли сам заказчик, то ли близкие к нему люди. Сперва, мне рассказывали, мол, за пару недель до поджога их жеребцов пытались травить. Какие-то умельцы парадихлорбензол в комбикорм вмешивали. — Хозяйка подняла глаза на гостью, однако, видя замешательство той, продолжила. — Здесь им раньше обрабатывали почву от насекомых, хотя я думала, что все уже перешли на гексахлоран. Похоже, у кого-то еще хранился...
— Вы даже такие подробности знаете. — Фастер нервно сглотнула.
— Знаю. — Женщина утвердительно кивнула. — Мой сын тут в муниципалитете работает. — Она с гордостью вскинула подбородок. — Так что никто подробнее меня тебе не расскажет, что тогда произошло. Расследование было, ходили по домам, проверяли. Даже арестовали кого-то…
— А что случилось с девочкой? — Сдавленно, чуть-чуть улыбаясь спросила Эмма.
— Ужасно все. — Хозяйка опустила глаза. — В ту ночь, когда случился поджог, крыша в одном месте провалилась. Адриан умер практически мгновенно. Эбби вытащила ребенка, и…
— Попыталась спасти хоть что-то-то. — Фастер нервно сглотнула, однако, женщина её перебила.
— Нет. — Уголки губ дрогнули. — Она брата достать пыталась. Думала, живой еще. А девочка кричит, плачет, и за мамкой в огонь бежит. Та её выносит, а она опять бежит. Ну и… Эбби её, в сердцах, на складе с зерном заперла. А саму, в итоге, завалило. Эту девочку потом всем городком искали, а она двенадцать часов на бетонном полу в амбаре просидела. Заболела, слегла. То ли бронхит у нее нашли, то ли воспаление легких. Потом её наш местный врач обследовал... сказал, что-то с ногами, простудила. Миозит, вроде бы, не помню, если честно. Не вылечили её у нас, направили в город, на обследование. Ну и… ну и все. Потом, наверно, в детский дом отвезли, куда ж еще…
— Ей диагностировали доброкачественный поствирусный миозит. — Дрожащими губами прошептала Эмма. — А еще сделали биопсию мышц, и нашли дефектный ген, дистрофию Беккера. Из-за миозита она не могла ходить. Однако, миозит прошел. А диагноз дистрофии остался с ней на всю жизнь. Девочке всегда говорили, что она — инвалид, и однажды она правда им стала. — Фастер шмыгнула носом.
— Не может быть. — Хозяйка шокировано подняла брови. — Это ты…
— Я. — Со слезами на глазах девушка кивнула.