Отрада округлых вещей

Зетц Клеменс Й.

— Опять не удалось? — тихо спросил он.

— К сожалению, — ответила фрау Триглер.

— Вот на сей раз не могу, — сказал он. — Сожалею.

Фрау Триглер опустила глаза.

— Я так и думала, — проговорила она.

Когда она передавала ему ключи от квартиры, они выскользнули у нее из рук, а когда он нагнулся за ними, стало понятно, что на нем форма санитара. В складках засученных рукавов виднелся красный крест. Он сунул ключи в карман, поблагодарил, отвесив едва заметный поклон, в котором можно было различить что-то похожее на грусть или даже сострадание, и хотел было на прощание обнять ее, но фрау

Триглер ограничилась тем, что протянула ему руку. Мужчина отступил на шаг, взял ее ладонь в свою и пожал. И скрылся в своем маленьком, напоминающем башню, строении возле контейнеров.

Фрау Триглер вернулась с серьезным, невозмутимым лицом. Прежде чем повернуть ключ зажигания, она еще раз подышала на пальцы, и машина двинулась дальше.

Она попросила Томаса назвать ей точный адрес. Хотя он не смог описать дорогу, он упомянул расположенный неподалеку магазин игрушек, у входа в который стояли несколько аркадных игровых автоматов, и фрау Триглер поняла, куда ехать. В пути Томас вел себя совершенно спокойно. Время от времени, сворачивая на ту или иную улицу, фрау Триглер повторяла: «Да-да» или «Да-да, вот именно».

Они остановились там, где было нужно. Фрау Триглер поставила машину на ручной тормоз и вытащила ключ. В машине было тихо. Томас держал портфель на коленях.

— Окей, Томми, — сказала фрау Триглер. — Знаешь, я хотела бы сказать тебе, что я действительно немного, ну, немного удивлена. И разочарована. То есть я не думала, что этим все кончится. Честно. Но хорошо, окей. Я хочу сказать, вероятно, всегда нужно поступать, как считаешь правильным. А ты… сделал свой выбор. Сделал выбор за нас обоих, так сказать. И я действительно не могла себе представить, что этим кончится.

Она покачала головой и провела рукой по шее и левой груди.

— Ты не зайдешь ко мне домой? — спросил Томас.

Судя по его взгляду, он боялся того, что, возможно, ожидает его в ярко освещенных комнатах родительского дома. Его испуганный вид порадовал ее, но и это сейчас уже не играло роли.

— Нет, Томми, — сказала фрау Триглер. — Я не могу. Я уже и так вложила слишком много сил и эмоций. Во всё это. В нас. Понимаешь?

Томас неотрывно смотрел на светлые окна. В них не было заметно никакого движения, никаких теней или очертаний предметов. Только свет. Потом он отстегнул ремень безопасности и взялся за ручку двери.

— Еще секунду, пожалуйста, — попросила фрау Триглер, мягко удержав его за плечо. — Я хотела сказать тебе еще кое-что. Твоя мама… знаешь, ей наверняка стало лучше. Я в этом почти уверена. Она ведь очень сильная, правда же? То есть по своей сути, ведь так?

Томас ничего не ответил на это. Он только посмотрел на руку, лежавшую у него на плече. Фрау Триглер отпустила его.

— Окей, иди, — произнесла она. — Я тебя не задерживаю. Я хотела сказать тебе еще только одно, Томми. Я действительно очень старалась. Я пыталась полностью забыть о самой себе, о своих желаниях и ожиданиях…. А ты. А что делаешь ты.

— Простите, — сказал Томас.

Эвелин молча кивнула и печально опустила глаза долу. Потом втянула нижнюю губу, немного покачала головой и сказала:

— К сожалению, просить прощения уже поздно.

Томас выбрался из машины. На ходу он закинул на плечо портфель, как будто хотел сделать вид, что только что

пришел из школы.

Фрау Триглер не стала дожидаться мгновения, когда откроется дверь и Томаса поглотит чужой, зловещий дом. Она завела мотор и поехала по вечерним улицам, вдоль огней магазинов и беззвучной сутолоки городского центра. Ее руки спокойно и уверенно лежали на руле, и только когда автомобиль слегка подпрыгивал на неровностях, она слышала, как тихо шуршат, сталкиваясь в багажнике, картонные коробки, в которых были сложены ее вещи.

ОЗЕРО ЗНАЕТ О КРИВИЗНЕ ЗЕМЛИ БОЛЬШЕ НАС

1

Моей первой мыслью было, что этот человек — наверняка албанец. Кожа у него была смуглая, и то, что он говорил, мало напоминало итальянский. Тони когда-то знал двоих албанцев, он ездил с ними в отпуск на старом «вольво» своего дедушки. От этой поездки остались полароидные снимки, которые он мне однажды показал. Лицо у этого было как раз такое. Потому-то я так и подумал. В любом случае, человек этот сильно пыхтел, и нам пришлось его поддерживать. Уже не помню, кто из нас дал сигнал прекратить. «Хватит!» Такое всегда начинается с места в карьер. Последний удар нанес Эрвин — кулаком, снизу, в подбородок.

Теперь албанец как-то странно растопыривал руки, словно опираясь на невидимые ходунки. Тони изо всех сил старался поддерживать его, чтобы тот не опрокинулся. Тони двигало не только сострадание, он превратил свою заботу в некое подобие спектакля. Он то и дело ненадолго отпускал албанца, тот начинал пошатываться, и тогда Тони снова подхватывал его и приводил в равновесие.

Время от времени албанец что-то говорил, повторяя одну и ту же фразу. Я обращался к нему на трех языках — немецком, английском и итальянском, но он только глядел на меня, оцепенев от ужаса. «Он сам виноват», — сказал Эрвин.

И правда, албанец увязался за нами вскоре после того, как мы вышли из клуба. Вел он себя фамильярно, в такой отвратительной деревенской манере: например, обнял меня за спину и стал подталкивать, мол, иди туда-то и туда-то. А потом начал бурно жестикулировать. Каждый новый жест недвусмысленнее предыдущего. Я не понимал ни слова из того, что он говорит, но жесты были вполне красноречивы. Сначала Эрвин его оттолкнул. Но албанец в ответ на это только рассмеялся, и это не предвещало ничего хорошего. За первым последовал еще один толчок, уже посильнее и вразумительнее. Тони давал ему понять, чтобы он оставил нас в покое. Нас-де не интересует его похабщина. Но все безуспешно. На удивление быстро албанец взял слезливый тон. Показал на свои часы, потом на карманы. Объясняя нам, что они пусты. Потом сделал еще один недвусмысленный жест, просунув палец в плотно сжатый кулак, Бог ты мой.

Может быть, он споткнулся, или в какую-то секунду у него лопнуло терпение, и он неловко обхватил Эрвина сзади обеими руками. Конечно, мы сразу же его оттащили. Было уже ясно, что он напился.

Голову он защищал обеими руками, совсем как боксер, еще до того, как пропустил первый удар. И все-таки избить его оказалось нетрудно. Человечек он был щупленький. А Эрвин пришел в ярость. С какого-то мгновения албанец перестал закрывать рот, даже когда его настигал кулак. Превратился в вялый, трагический портновский манекен. Я целился ему в кадык, но попал только раз.