Отрада
Шрифт:
Работы нынче было – непочатый край. Общине недоставало лошадей, и плуг таскали самые крепкие, выносливые мужики. Отложив в сторону привычный молот и закрыв дверь кузни, Храбр вышел в поле наравне со всеми. Земля будет кормить их целую зиму, и коли не сдюжат ее вспахать, то и урожай родится скудный, и наступит в поселении голод.
Отбросив в сторону широкие кожаные ремни, которые надевали на плечи мужики, когда становились за плуг, Храбр утер с лица пот изнанкой рубахи из небеленого, грубого полотнища и пошел в сторону, где начиналось поле. Там уже собирались
Шла вторая седмица Березозола* — самая пора для распашки. Уж скоро распустится березовый лист, и настанет время сеять овес. Им нужно было управиться меньше, чем за две седмицы, чтобы поспеть к сроку, и потому на поле вышли почти все мужчины, в общине остались бабы, дети да старики.
Храбр с наслаждением полил водой вспотевшую голову, встряхнулся и оправил рубаху, которую надевал для работы в поле. Он опустился на землю подле Белояра, привалившегося спиной к плугу. Тот полулежал с закрытыми глазами, гоняя во рту длинную щепу. Напротив них сидел крепко сложенный, коренастый Третьяк с сыновьями.
По центру их круга был разостлан рушник со снедью, принесенной каждым из избы. Храбр повел носом, учуяв запах дикого лука и копченого сала. Он отломил солидный кусок от каравая, взял сразу несколько перьев и пару полосок сала, запивая все квасом — еще прохладным с утра.
— Тяжко идет, — Белояр выпрямился, потянулся к горшку с тюрей — кушанью из хлеба и зелени, покрошенному в квас и сдобренному маслом.
Третьяк покивал, сердито почесал о плечо щеку, на которую налипли волосы, и хотел уже заговорить о своем, когда до них донесся недовольный голос старосты Зоряна.
— ... уходи, девка, я все сказал...
Лишь одно это заставило Храбра нахмуриться и вскинуть голову, прислушиваясь. Отложив в сторонку недоеденный каравай, он плавно, упруго поднялся, разминая затекшие ноги. Поправив тонкий кожаный шнурок, удерживающий волосы, чтобы те не падали на лицо, он свел за спиной выпрямленные руки, и на лопатках буграми вздулись натруженные мышцы.
Затылком он почувствовал недовольный взгляд Белояра, когда направился в сторону, откуда доносился голос старосты.
Там уже собрались и другие мужчины. С неприязнью Храбр увидел обоих сыновей Зоряна: Первана и Лешко.
А вот перед старостой, словно былинка перед горой, стояла Отрада. Ее-то повстречать на поле он никак не ожидал. Какое у нее могло быть дело к нему?..
Вестимо, важное, потому как Отрада отчаянно сжимала кулаки и натянута была, что тетива лука. И хмурилась, и беспокойно теребила кончик толстой, длинной косы, и поправляла простенькое очелье, и говорила быстро-быстро, захлебываясь словами. Все пыталась убедить в чем-то старосту, который смотрел на нее, словно на досадную помеху, назойливую надоеду. Так возница глядит на глубокую лужу перед колесами телеги.
— ... ополоумела, девка.
Храбр подошел достаточно близко, чтобы услыхать обрывок фразы.
Зорян недовольно поморщился и притопнул ногой. От гнева он качал головой, и его длинная, густая борода моталась поверх
— Со взрослым мужем пришла говорить, бесстыжая! Требуешь еще что-то! Да кто тебе рот дозволил открывать при старших! – он нахмурился, и тотчас глубокие складки залегли по всему лицу: на лбу и переносице, и даже под носом.
Мужи за спиной старосты согласно загомонили. На Отраду поглядывали с откровенным осуждением.
— За меня некому говорить, — тихо отозвалась девка.
— Неблагодарная ты! – внезапно из-за спины прочих выступил вперед курчавый, патлатый Избор. – Я тебе – вуй! Я за тебя и говорить стану!
— Ты не моего рода! – Отрада в отчаянии повернулась к нему, заговорив громче. – У моего батюшки братьев не было!
— Так! – рассердившись, староста прикрикнул на несносную девку. – Я все решил! Ты сиротой осталась, отцовской родни не ведаешь. А за незамужней девкой присмотр потребен! И за избой. Как ты одна жить-то будешь, распустеха неразумная? Твой вуй Избор все верно сделал. Я ему добро даю, — он сердито взмахнул рукой. – Пусть живут в избе, пока мужа тебе, строптивице эдакой, не присмотрят.
— Зорян Нежданович, — из последней надежды позвала Отрада, но староста, погрозив ей напоследок, уже отвернулся и зашагал прочь.
Храбр перехватил взгляд, который Перван бросил на одинокую, растерянную девку, и нахмурился. И еще пуще он нахмурился, когда та вздрогнула, отступила назад и вся съежилась, обхватив себя за плечи ладонями. Рассеянно посмотрев старосте в спину, Отрада вздохнула и понуро, обречённо поплелась в противоположную сторону, к поселению.
Храбр заскрипел зубами. Он сжал кулаки, и на руках у него вздулись жилы. Всякий раз, завидев старосту, он с трудом сдерживал себя, с трудом смирял ненависть и злость. Но нынче глядеть, как тот обижает слабую девку, было совсем ему тошно. Сызнова вспомнил, как разбирал ссоры его отец, пока был старостой: судил сердцем, выслушивал всех, слово давал даже малышне неразумной.
Нынче же... Что хотел, то и творил клятый староста!
— Непотребство творишь, Зорян Нежданович! – выкрикнул Храбр прежде, чем поспел хорошенько все обмыслить.
Он услышал позади себя раздраженный вздох Белояра, также подошедшего поглядеть, что приключилось, и сердито повел плечами. Довольно, сыт он по горло чужими увещеваниями и наставлениями!
Зорян, запнувшись, резко остановился. Скрестив на груди руки, он медленно повернулся и поглядел Храбру в глаза. Не ожидал он услыхать кузнеца: обычно тот старался напрямую с ним не заговаривать.
— Ты все никак не успокоишься? – спросил он вкрадчиво.
— Что зимой посеял, то весной пожинаешь, — вскинув взгляд, процедил сквозь зубы Храбр, даже не пытаясь скрыть своей неприязни.
— Сызнова зарываешься? Уж и суд воеводин был, и виру ты мне за обиду платил — а все никак не успокоишься, — староста недовольно скривился, покачал головой. — Гляди, Храбр, бунтарей мне в общине не надобно. Мыслишь, коли воевода твое мастерство хвалит, простит тебе, коли сызнова против слова его пойдешь?