Отрада
Шрифт:
Не зря, ох, не зря старый дед Брячислав всю эту породу хаял да не любил: и дочь свою непутевую, и муженька ее ни на что негодного, явившегося в поселение как-то посреди ночи да принесшего с собой одну беду. Неспроста в ту осень коровы у многих баб померли.
— Вот я и говорю, стало быть. Одна не справишься. Муж тебе нужен, — и впервые за все время посмотрел Избор Отраде в глаза. – Кто и за избой приглядит, и за тобой... Мать твоя в последние седмицы не в себя была, теперь-то мне стало ясно... Иначе б не отказала, когда я тебя, сироту-бесприданницу, сватать
Отрада молча стояла и смотрела на дядьку. Она так и мыслила, что сызнова пришел он со сватовством.
— Ну так что, Отрадка, считай, сговорена ты, да? — дядька Избор довольно закряхтел, восприняв ее молчание за покорное согласие.
Он провел ладонью по длинной жесткой бороде, похожей на лопату, и улыбнулся.
— Нет, — тихо сказала Отрада. Не выдержав, она опустила голову – нелегко девке было мужчине перечить, да еще и родне. – Нет, дядька Избор. Матушка мне не велела за Любима идти. Я и не пойду.
Маетно ей было на душе. Глядела на вуя, а рука сама тянулась сжать отцовский подарок, лунницу. Шальной взгляд дядьки Избора напоминал ей... Первана. Тот также смотрел на нее перед тем, как попытался зажать у стены да задрать подол поневы. Но здесь же было-что-то иное. Никак уразуметь Отрада на могла, отчего вуй так шебутно по избе взад-вперед ходил, взглядом каждое бревно, каждый закуток обшаривал. Словно искал что-то? Выглядывал? В волосы жесткие пятерню постоянно запускал да рвал их, в сторону оттягивал. На него и жена коситься начала. Видно, тоже удивилась. Вестимо, неспроста Отраде неспокойно было.
13.
— Да как ты смеешь! – все напускное благодушие улетучилось у дядьки Избора в один миг. – Ты кем себе мнишь?! От сынка моего нос воротишь! Пойдешь за Любима как миленькая! Еще и благодарить меня денно и нощно станешь!
Вуй Избор распалялся все сильнее и сильнее. Он тряс поднятой рукой, сжатой в кулак, прямо у лица Отрады, и наступал на нее шаг за шагом, пока она не уперлась лопатками в теплую печь. Его жёсткие кудри вылезли из-под очелья и рваными клоками торчали во все стороны вокруг головы.
— За тебя, худосочную и худородную, сына своего сватаю! А иные тебя не возьмут, коли поверх приданого еще довесок дашь!
— Так и ты не бери, — рассматривая пол у себя под ногами, очень тихо, но четко сказала Отрада.
Ладонь дядьки красной бляхой впечаталась ей в щеку. Ее голову повело в сторону, и она ударилась носом о печь. Губы окрасились в багряный, а во рту стало солоно. Она поспешно поднесла руку к носу и зажала, боясь, что испачкает рубаху.
Вуй Избор глядел на нее с такой рьяной злостью, что Отрада зажмурилась невольно, ожидая второго удара. Но подскочившая на ноги Купава уняла мужа. Заставила того опустить занесенную руку, принялась поглаживать легонько по локтю, что-то нашептывая в самое ухо.
Дядька Избор сперва оттолкнул ее так, что она к столу отлетела. Но тетка Купава не отступила и сызнова подошла к мужу, пролезла под локоть, пригладила встрепанные рыжие космы. На сей раз Избор жену
— Завтра сызнова приду. Не согласишься – пеняй на себя, — грубо рявкнул он и, схватив жену за локоть, вытащил ту из избы, словно была Купава в чем-то виновата.
Отрада даже не пошла закрывать за ним дверь. Повернулась к печи и зачерпнула ковшом воды из ушата, чтобы умыться. Кровь все не останавливалась, и она скрутила из куска ткани жгут и заткнула им ноздрю. Потом опустилась на колени и принялась оттирать с пола свежие багровые пятна, пока не въелись в доски.
Защиты ей искать было не у кого. Коли был бы у них прежний староста, отец кузнеца Храбра, Славута, то она бы к нему кинулась. Упала бы в ноги и просила бы защитить сироту. Про него все говорили, что был он справедлив, и судил всегда по Правде.
Но к Зоряну Неждановичу она не пойдет. Избу его она собиралась обходить десятой дорогой после того, что сынок его старший, Перван, с ней едва не сотворил. Не ведала Отрада, как бы она смогла отца Первана о чем-то попросить... Верно, и тетка Русана уж свекру напела, какой негодной девка-мастерица приданого оказалась. Может, еще и выдумала пару злодеяний, которые Отрада совершила...
Она и сама не заметила, как начала плакать. Очнулась, когда закапали на дощатый пол вместо крови ее слезы. Отрада всхлипнула и сердито провела по шеке тыльной стороной ладони. Что реветь-то теперь... Сделанного не воротишь, да она и не намеревалась.
Вуй Избор сказал, что завтра еще придет. Снова ударит, коли она откажет? Это она перетерпит, хотя батюшка в жизни ее ни разу не ударил, а матушка, коли и учила хворостиной, так всегда за дело.
Но власти у него над нею нет, это ведал и он сам, и Отрада. Потому и злился так, что понимал: не может он несносную девку заставить да силком замуж за младшего сына выдать. Со свету сжить – это, пожалуй, может. А вот против воли заставить – нет.
Утерев слезы да покончив скоблить пол, Отрада поднялась на ноги и уселась за стол. Подвинула к себе миску с остывшей кашей и, вздохнув, взялась за деревянную ложку. Трапезничать в одиночестве она нескоро привыкнет.
Поутру отправилась Отрада к реке бучить белье. Откладывала все да откладывала, не хотелось из избы выходить после тризны по матери. А тем временем одежи изрядно накопилось, вот и пришлось за порог нос высунуть. Да еще и с синяком после дядькиного удара. Теперь-то Отрада жалела, что на седмице со стиркой не управилась. Но делать было нечего.
Из золы бучу они еще с матушкой сделали. А накануне днем Отрада замочила в чугунке нательные рубахи да тканные полотнища, а после отправили в печь – хорошенько погреться.