Отражение во мгле
Шрифт:
— Интересная какая у тебя жизнь, — проговорила задумчиво Сабрина, скорее не потому, что так считала, а для поддержания разговора.
Из всего этого повествования она запомнила только рождение в вездеходе, в пургу и мороз.
— Да уж, не соскучишься. — Кожевников сделал еще глоток из фляжки и тряхнул головой.
«Наверное, есть в этом какой-то смысл. В рождении вопреки обстоятельствам. Жизнь продолжается. Должна продолжаться», — подумала девушка, и тут же вспомнились еще не растворившиеся во времени слова Марины. О том, что она беременна.
—
— Да ты не вникай, Сяба, — пробормотал Кожевников, налегая на еду. — Отдыхай пока. Покушай. Не к спеху.
— То есть как? — Она напряглась. Сработал какой-то потайной механизм в разуме, заставив ее резко выйти из расслабленного и задумчивого состояния. И еще кое-что всплыло из глубин ее памяти. Что-то старое и очень плохое… — Я не пойму, дядь Вить. То вдруг ты просишь остаться, чтобы помочь. А теперь и не надо? Что случилось?
— Не вникай, — повторил Кожевников, не глядя на собеседницу.
Напряжение стало расти с невероятной скоростью. Сабрина привстала. Осмотрелась, ища причину тревоги. Взгляд замер на хижине отшельника, на приоткрытой двери.
— Не поняла я… А что Тор прятал за пазуху, когда заходил в берлогу твою и выходил, а?
Она резко поднялась и, сняв со стены канделябр со свечками, бесцеремонно вошла в жилище.
— Эй, дочка! Куда свет понесла?! Темно совсем стало! — доносился снаружи голос Кожевникова.
Внутри — кушетка. Радиаторная батарея, в которую самотеком поступает нагретая наружной печкой вода. Два ведра, с песком и водой, на случай пожара. Ковер на стене, под ним полутораметровой высоты штабель книг и журналов. Железный ящик с инструментами. Керосиновая лампа на тумбочке у кушетки. И шкаф, забитый бутылками производимого Кожевниковым пойла. Аккуратные ровные ряды. Бросалась в глаза щербина в одном из этих рядов. И свежий, свободный от пыли круг на том месте, где стояла емкость. Стоп! Два круга! Он взял две бутылки…
Если Тор взял бутылки с пойлом, то непонятно, на кой черт. Ведь они пошли на «Октябрьскую», а там этого добра в избытке. Тем более что у охотников двойной рацион, им полагается даже закупаемая в центральной общине «Массандра». Зачем вдруг Тору понадобилось бухло?..
И в этот миг она отчетливо вспомнила. Маленькую двенадцатилетнюю девчонку. Себя. И двух чудовищ… Самые страшные мгновения в жизни. И так въевшийся в память запах алкогольного перегара…
Она резко выскочила из хижины. Даже часть свечек на канделябре потухла. Сабрина поставила его на стол.
— Так ты мне тут зубы заговаривал, а, дядя Витя? — зашипела молодая охотница.
— Эй, да ты чего?
— Где они?! — рявкнула девушка, придавая голосу остроту нешуточной угрозы.
— Дочка, о чем ты, не пойму?
— Это они попросили, чтобы ты меня тут задержал? Это все подстроено?! Так?!
— Чего?..
Сабрина развернулась и ударила ногой по прислоненной к стене алебарде, ломая древко. Затем схватила обломок с острым лезвием и пикой. Теперь этим
Она кинулась в сторону «Октябрьской». Столицы Архивна.
В отдалении от хижины пришлось пробираться во мраке через горы хлама, что за годы нового замерзшего времени натаскал сюда из городских руин Кожевников. Всякая сантехника, трубы, мебель, части автомобилей и мотоциклов, связки газет, журналов и книг. Картонные и деревянные ящики, полные не менее загадочного барахла. Место, где проходили пути, вообще было завалено сотнями, если не тысячами, пластиковых бутылок разного калибра и формы. На одной из них и оступилась Сабрина, не удержавшись на ногах. Пустые сосуды взмыли вокруг нее, с барабанной гулкостью стуча друг о друга. Молодая охотница чертыхнулась, выбираясь из этой зашевелившейся массы и кляня себя за неуклюжесть, столь неуместную в тот момент, когда надо быть предельно собранным и внушающим страх.
15
НАДЛОМ
На улице вдруг стало темно. Сначала плывущее где-то за облаками солнце, отгороженное много лет назад от людей беспросветным сводом туч, плавно подготавливало мир к своему очередному многочасовому отсутствию, а потом оно вдруг ухнуло за невидимый горизонт.
Константин так и представил себе: нечто круглое и желтое, сохранившееся в памяти как яичный желток, сорвалось и с небесной синевы унеслось в неведомое запределье реальности и расшиблось там в лепешку.
Наверное, эта ассоциация и повлекла за собой мысль о том, до чего же осточертели хрустящие на зубах жареные медведки, и растущая под землей горькая черемша, и прочие «кулинарные изыски» современного мира. Ужиная обычным для нового времени рационом, он думал о том, с каким бы удовольствием сейчас постучал десертной ложечкой по сваренному всмятку яйцу. Потом снял бы скорлупу сверху. Щедро посыпал солью белесую массу. Наконец зачерпнул бы ложечкой и с неописуемым наслаждением стал есть…
Ночь решили провести в подвале одного из строений, чье существование выдавали лишь торчащие из сугроба обломки стен. Холод ночной стороны Земли наступал на дневные морозы, словно напоминая о том, что до его абсолютного предела еще далеко.
Нужен был костер, но в такой обстановке огонь мог принести помимо тепла еще и массу бед. Если дым ночью не виден, то отсветы пламени могут выдать далекому наблюдателю местоположение стоянки. А сейчас это было бы весьма некстати. Ведь где-то в городе шарахается вооруженный свидетель Армагеддона. Возможно, среди развалин бродят тварелюбы, встревоженные недавней стрельбой неподалеку от их владений. Едаков мог отправить новую группу ликвидаторов. А еще некто на снегоходе…
Короче, в городе было многолюдно. Что в данных обстоятельствах совсем не воодушевляло четверых спрятавшихся в подвале спасателей, да и пятого, побитого Паздеева, имевшего теперь статус пленника.