Отражения нашего дома
Шрифт:
Интересно, как все выглядело, когда тут жила биби.
На потертом радужном ковре рассыпаны старые детальки лего и мелкие гоночные машинки. Весь угол занимает гигантский плюшевый медведь. Тоскует древний телевизор, два дивана, обитых потрескавшейся кожей, и…
Краем глаза вижу мелькнувшую фигурку. Очки запотевают – честное слово, температура внезапно упала градусов на тридцать. По шее ползут мурашки. Отшатываюсь, теряю равновесие и с грохотом скатываюсь по лестнице.
Затылок раскалывается от боли. Открываю глаза и вижу мутную тьму. Очки свалились и пропали.
Я вскрикиваю, лихорадочно отползаю на корточках и упираюсь в заднюю стену. К губам прилипает нитка паутины. Какая гадость.
– Отстань от меня! – Я замахиваюсь, но рука хватает только пустоту.
Смутный силуэт приближается. Я крепко зажмуриваюсь, вознося Господу все молитвы, какие знаю, умоляя простить меня за мои грехи и за то, что изводила мадар и игнорировала падара, обещая, что буду вести себя совсем по-другому, лишь бы все это миновало.
– Ты очки уронила, – спокойно произносит детский голос.
Надо открыть глаза и посмотреть, не послышалось ли мне. Прищурившись, смутно различаю свои очки. Хватаю их и надеваю. По одной из линз тонкой паутинкой протянулась трещина.
Передо мной стоит маленькая девочка с черными волосами до плеч. И она, похоже, отнюдь не рада меня видеть.
Лоб девочки хмурится, маленькие ручки сжимаются в кулачки.
– Почему ты за мной ходишь по пятам?
– Я… – Ответ кажется таким очевидным. – Потому что не дело тебе играть на стройке и пугать рабочих. – Я вытираю ладони о майку, радуясь, что в конце этого страшного пути мне встретился маленький ребенок, а не психованный убийца.
– Это мой дом. – Девочка в платье с подсолнухами храбро делает шаг вперед. Ее оранжевая туфелька наступает в кучу пыли, но нога просто проходит насквозь, ничего не потревожив. – Я тут живу. А ты чужая, и айя всегда говорит мне заманивать чужаков в подвал и бежать наверх.
– Хочешь сказать, ты меня сюда заманила? Нарочно? – Спина болит. – А ведь я могла сильно ушибиться.
– Я не виновата, что стариков так легко перехитрить. – Она победно улыбается, но улыбка не касается глаз. – И лучше пусть ушибется чужой человек, чем я.
– Погоди-ка. – В словах этой малышки явно что-то не так. – Говоришь, ты тут живешь?
Но подвал лежит в руинах. Ее слова никак не могут быть правдой. Здесь так сильно воняет плесенью. Наверняка тут притаилась какая-нибудь страшная инфекция, поражающая легкие. Приподнимаюсь, морщась от боли. Джинсы порвались, локоть, кажется, оцарапан до крови.
– Да, а тебе-то что? – Видя, что я встаю, она подскакивает. – Не шевелись, а то!..
– Неужели не чувствуешь запаха? Не видишь, что тут все в пыли и бегают тараканы?
– Хочешь сказать, что айя грязнуля? Ты, похоже, головой стукнулась сильнее, чем я думала.
Хоть девчонка и старается держаться нахально, я замечаю, каким взглядом она обводит подвал. Словно в чем-то не уверена. Стоит прямо под качающейся лампой. И свет лампы как-то странно… пронизывает ее насквозь.
У меня язык прилипает
– Я тебе не сделаю ничего плохого. Просто хочу найти ответы. – Медленно делаю один шаг к ней. – Кто такая айя? Давай попробуем ее найти. – Я всматриваюсь в лицо девочки, но перед глазами встает загадочный взгляд биби, и душа уходит в пятки. – Давай вместе пойдем наверх, отыщем кого-нибудь из взрослых и все выясним…
Хвать! Тянусь к ней, но девчонка проворна на ногу.
– Отстань! – кричит она и бросается бежать. Но не успевает.
В суматохе у меня из кармана вываливается фотография.
– Малышка, я тебе помочь хочу… – Пальцы сжимаются на ее худенькой руке. Едва я прикасаюсь к ней, как меня окутывает волна ледяного страха. И печали. Печали, какой я до сих пор не ведала.
Она мучительна. Завладевает мною. Холод нарастает льдинка за льдинкой, поднимается по рукам, застревает у горла. Хочу закричать, но легкие пылают, будто я тону. Кажется, в мире не осталось ни грамма воздуха. Вспыхивает яркий свет, мерцает, трепещет, разливаясь под одинокой качающейся лампочкой, и вот уже подвал становится совсем иным. Воздух теплеет, в углу работает телевизор, на новых диванах разложены одеяла и подушки, аккуратные коробки полны игрушек, и девочка здесь абсолютно на своем месте. Словно я перенеслась на сорок лет назад.
Что за чертовщина?
Как только девчонка вырывает руку, иллюзия развеивается. Я снова в сыром подвале. Лампочка раскачивается все быстрее, и с каждым взмахом я вижу эту картину.
Девочка смотрит на снимок, тяжело дыша, ее грудь вздымается и опадает. На вид как живая – пока на нее не падает свет. В его лучах она кажется сотканной из звездной пыли. Искристая и прозрачная, словно застывшее мгновение.
– Это она, – шепчет девочка. Нагибается, чтобы поднять снимок. Маленькие пальчики застывают над ним, будто она боится к нему прикоснуться.
Я замираю.
– Откуда ты знаешь мою бабушку? – На сей раз я внимательно присматриваюсь к ней. Округлые глаза, нос не крючковатый, как у меня, а прямой, ноздри слегка раздуваются. Лицо мягкое, как у моей халы Назанин. Неужели это она? Или, может быть…
Малика?
– Твоя бабушка? – Она вскидывает голову. Лампа яростно раскачивается, оленьи глаза девочки темнеют. – Не может быть! – Она хочет схватить фотографию, но я проворнее.
– Это мое. – Отстраняюсь от нее подальше. Совершенно не хочется испытать это чувство еще раз. – Разве мама не учила тебя не брать чужое?
– Отдай! – Ее лицо морщится, лампа качается еще сильнее. В девочке нарастает гнев, пробивается сквозь одиночество, и я содрогаюсь всем телом. – Если ты не… – Ее маленький ротик раскрывается шире, она визжит.
– Прекрати, пожалуйста! – Я зажимаю уши.
Лампочка раскачивается быстрее, разгорается ярче.
И разлетается вдребезги.
Наверху суматоха. Громкий топот шагов. Резкий свет затапливает вход в подвал, и я прикрываю глаза.
Что это была за чертовщина?
Дверь подвала распахивается и тяжело стукается о стену.