Отражения нашего дома
Шрифт:
– Прекратите. Сегодня его очередь забирать меня.
В их постоянном перетягивании я играю роль каната. Нити, что удерживает их вместе, когда хочется разбежаться. Я машинально обнимаю мадар на прощание и надеваю свои боевые доспехи, маску, которую никогда не теряю – не могу себе позволить. Мадар держит меня в объятиях на миг дольше положенного, но я от этого не в восторге.
Я бы все объятия на свете отдала за то, чтобы отмотать время обратно, в ту пору, где мы еще не расстались, в те дни, когда мы жили под вечно сияющим солнцем, туда, где не бывает
– До встречи через пару дней. – Она целует меня в лоб, и я смотрю куда угодно, только не на нее.
Коротко машу на прощание и шагаю к падару. Под ногами хрустит гравий. Срываю маску Сэма и бросаю наземь.
Прямиком иду мимо падара.
– И это все твое приветствие? – Его пальцы подергиваются, словно он хочет остановить меня, но понимает, что нельзя. – Уже несколько дней пытаюсь с тобой связаться.
– Угу, да. Вот и я. – Воображаю, как ярко блестят на летнем солнышке мои доспехи, и бросаю последний взгляд на дом. Пальцы еще быстрее перебирают бусины на запястье. Все должно быть не так. И родители не должны еще больше отдаляться друг от друга.
«Не думай об этом», – проскальзывает мне в ухо тихий голос.
Но вместо этого я обвожу взглядом запыленные окна, тьму, которая выглядывает сквозь потрепанные занавески. Хочу, чтобы снова мелькнули прямые черные волосы, блеснули золото и сапфир. Нащупываю фотографию биби, надежно спрятанную в чехол телефона.
– Поехали. – Падар сигналит. Захлопывает свою дверь.
Я бросаю еще один взгляд на дом и шепчу окнам: «Расскажи, что ты чувствуешь». Там никого нет. Но мне хочется, чтобы были.
И призраки для меня важнее папиного гнева.
Глава 6
В ванной над кафелем клубится пар. Я глубже погружаюсь в воду, глядя, как она закручивается возле локтей, и в тысячный раз ищу в Гугле хоть какие-нибудь сведения о Самнер-Корте.
Когда я в гостях у падара, у меня сразу появляется много времени на размышления, особенно потому, что теперь мы только и делаем, что играем в кошки-мышки.
Я перебираю в памяти все, что удалось выяснить.
Дом был построен в семидесятые годы и сменил несколько владельцев.
Биби-джан могла жить там в конце семидесятых. Или в начале восьмидесятых. Полагаю, ей было сорок с небольшим, но о ее настоящем возрасте можно только догадываться. Никто не знает, когда у моей бабушки день рождения. Мы отмечаем его наугад, а это непросто, учитывая, как хорошо она сохранилась для своих лет.
А еще – маленькая девочка, такая знакомая на вид.
На первый взгляд она напоминает мне халу Назанин, но…
Если хала Назанин приехала через несколько лет после моей мамы, то, получается, ей было девять лет. Гораздо старше той девочки. И, если говорить совершенно честно, я все время возвращаюсь мыслями к рассыпанным фотоальбомам, спрашиваю себя, почему биби-джан так странно пересчитывает своих детей и что это на самом деле – ошибка или истина.
«Мы слишком легкомысленно относимся к ее рассказам. Должен же
Я опускаю голову на край ванны. Что за странные мысли лезут в голову? Не может же это быть правдой. И все равно даже после нескольких дней вдали от Самнера я не могу отделаться от гнетущей печали, которая охватила меня при виде той девочки. Словно некая физическая сила притягивает меня к ней.
И хочет поглотить с головой.
Тук-тук-тук.
– Сара, ты там уже довольно долго. – Из забытья меня выводит приглушенный голос падара, проникающий сквозь запертую дверь ванной.
– Расслабляюсь. Знаешь, есть такая штука – личное пространство! – Вода плещется о деревянный держатель моего телефона.
– Мне нужно в туалет. – Он стучит настойчивее.
Пора принимать решительные меры.
– Я голая! – Нашариваю под водой пробку от слива. – Мне что, по слогам произнести? ГО-ЛА…
Падар вздыхает и уходит. Когда его шаги стихают вдалеке, я расслабляюсь, кладу руки на края ванны и жду, пока вытечет вода.
На самом деле ванну я не люблю. Чувствую себя, словно варюсь в супе. Но ванная – единственное место, где я могу побыть вдали от падара в его тесной трехкомнатной квартирке. Однако теперь я кажусь себе последней дрянью, поэтому вылезаю из воды и вытираюсь.
Было бы куда проще, будь у меня с собой камера. Я бы внимательно изучила улики. Жаль, что я оставила ее в доме. Усаживаюсь на диван. Голова настолько забита мыслями о Самнер-Корте, что слова отца: «Проследи за чайником на плите!» – пролетают мимо моих ушей. Он направляется прямиком в ванную.
За окном гостиной сверкает молния, по крыше барабанит дождь. В этот перестук вплетается тихое пение: «Свет сердца моего, танцуй», – а потом в зеркале пронзительно кричит маленькая девочка.
Я отскакиваю, чуть не сшибая пульты на кофейном столике.
– Это не по-настоящему, это не по-настоящему, – торопливо шепчу себе. – Просто вспышка молнии.
Стоит снова усесться на диван, как флуоресцентная лампа на компактной кухне начинает мигать, словно передавая послание азбукой Морзе. Встаю, на ощупь пробираюсь в кухню. Свет все еще мерцает. Он напоминает мне наши детские игры с Аминой, Аманом и Маттином. Мы вступали в бой с невидимыми вражескими силами и превращали дедушкину гостиную в укрепленную базу из диванных подушек и одеял. Я обычно искала записки в щелях подушечных крепостей.
В то время баба-джан был еще жив. Иногда он присоединялся к нашей игре, но ни разу не ругал нас за беспорядок. Чаще всего они с биби-джан просто сидели, взявшись за руки, и смотрели на нас. Не знаю почему, эти воспоминания вернули меня к исчезнувшему обрывку сине-золотой вышивки и к дважды испытанному ледяному всепоглощающему холоду.
Биби, что с тобой случилось?
Свет прекращает мерцать, и я остаюсь наедине со своими блуждающими мыслями. Моя рациональная сторона говорит: забудь обо всем. Я ведь и вправду стукнулась головой. Но другая моя часть хочет верить.