Отречение
Шрифт:
Центральные станции метро были закрыты, и чтобы попасть в район Красной Пресни, женщинам пришлось потратить несколько часов.
С автомата на Новом Арбате Ольга звонила домой, пытаясь перекричать доносившуюся со стороны Пресни канонаду. Но дома Артём не появлялся.
Зеваки толпились на Смоленской набережной – это была ближайшая точка, куда можно было пройти, минуя кордоны ОМОНа и внутренних войск.
А на мосту стояли танки, направив орудия на здание, где уже горели верхние этажи.
Аня подобное
На парапет набережной влез высокий парень с бутылкой шампанского в руке.
– Ура! – надрывно крикнул до боли знакомый голос. – Залп!
Одновременно с заложившим уши выстрелом орудия из бутылки вылетела пробка и, описав в воздухе дугу, исчезла в серой воде Москвы-реки. Зритель был уже выпивший, его качнуло в сторону, но он, с трудом удерживая равновесие, спрыгнул на асфальт, однако бутылку из руки не выпустил и опрокинул себе в рот пенистую жидкость.
Они не виделись два года, но Аню словно ударило током.
– Максим… – растерянно произнесла она вслух.
Отец её дочери обернулся, но сделал вид, что не узнал её.
– Давай следующий залп! – уже визжал он, обращаясь к не слышавшим его танкистам. – Дави красно-коричневых, ау!..
Ближе гражданских не подпускала милиция.
– Пропустите!.. – кричала Ольга Алексеевна, пытаясь пробиться через кордон. – У меня ребёнок там!.. Ребёнок!.. Десять лет… Люди вы или кто?
Щиты ОМОНа оставались плотно сомкнутыми.
Артёма и Мишки не было в горящем Доме Советов.
Им удалось проникнуть внутрь во второй половине дня воскресенья, после прорыва блокады, в неразберихе всеобщего ликования.
Ближе к полуночи, когда гонцы принесли недобрую весть о расстреле в Останкино, мальчишек выдворил за территорию какой-то хмурый усатый мужик в камуфляже. Матерясь через слово, он выставил их на Дружинниковскую, строго велев двигать в метро и ехать по домам, и ушёл обратно.
Но они и не думали подчиняться. Оказавшись вновь предоставлены сами себе, ребята залезли на чердак одного из жилых домов. Первым сон сморил утомлённого впечатлениями Мишку, а через несколько минут засопел и Артём.
Утром друзей разбудила стрельба на улице.
Мишка высунулся было в чердачное окошко, но резко отпрянул назад.
– Тём, мне страшно, – зашептал он, – может, уйдём отсюда, а? Убежим куда-нибудь?
– Мне кажется, лучше остаться тут, – так же тихо ответил Артём, пытаясь унять мелкую дрожь, – на улице опаснее, не думаешь?
– Не, – покачал головой Мишка, – ты смотри, нам только на ту сторону дороги перебежать, а там куда-нибудь денемся, там много домов…
– Только на ту сторону перебежать… – повторил Артём, – ладно, уговорил. Пошли вниз.
И мальчики начали потихоньку спускаться с чердака.
Год 1943. Август.
План убийства оберштурмбаннфюрера Келлера разрабатывал капитан госбезопасности Черняев, и держался он исключительно на дерзости нападения и факторе внезапности.
Часовых бойцы НКВД сняли бесшумно, ножами, и вошли в дом. В случае непредвиденных обстоятельств о них должна была предупредить Незабудка, но ничего неожиданного не случилось.
Короткий бой завязался на втором этаже особняка – оберштурмбаннфюрер успел схватиться за оружие, но ему это не помогло…
– Уходим, – скомандовал Черняев с лестницы, – без стрельбы не обошлось, переполошили весь город, сейчас подтянутся…
На балконе второго этажа стоял никем не замеченный сын Келлера и целился из пистолета в спину Виктору.
Увидела его Матрёнка.
Девушка выстрелила не целясь, поняла, что попала, но не насмерть, когда мальчишка заорал, падая и хватаясь за ногу…
– Уходим!..
Что было потом, как они уходили, Матрёнка запомнила плохо. Помнила, что они сутки скрывались в болоте, и до своих она добралась с двусторонним воспалением лёгких.
Несколько дней девушка находилась в бреду на грани жизни и смерти. Антибиотиков, за год до того появившихся в Советском Союзе, в отряде не было.
Когда Матрёнка пришла в сознание, Виктор уже ушёл на следующее задание. Партизаны рассказали, что он заходил к ней попрощаться.
– Кризис миновал, будешь жить, дочка, – сказал ей врач, – до ста лет будешь жить…
Так она и живёт с тех пор, может и до ста – как получится… А вот с Витенькой больше встретиться не довелось.
В тот день врезался ей в память диалог Виктора с бойцом по имени Тимофей.
– Зря щенка не добили, товарищ командир, – говорил ему боец.
– Да ладно, – махнул рукой Виктор, – может, ещё человеком вырастет.
– Фашистом он вырастет, – зло возражал Тимофей, – гадёныш он и есть гадёныш… Немец, что с него взять.
– Немцы тоже разные бывают, – отвечал командир.
– Фашисты они и есть фашисты, – пробурчал боец.
– А как же Тельман? А Маркс и Энгельс? – спросил Черняев.
Тимофей не ответил. В Белоруссии у него оставалась семья, и он два года ничего о ней не знал.
Год 1993. 4 октября. Москва, Красная Пресня.
Арнольд Келлер сидел в крутящемся кресле в одном из зданий комплекса американского посольства, покачивая пальцами набалдашник трости и полуприкрыв глаза, так что непосвящённому наблюдателю могло показаться, что он дремлет. Но Калныньш, хорошо изучивший повадки шефа, знал, что тот внимательно слушает его доклад. Марка не могла обмануть расслабленная поза начальника, и он пытался по мимике губ Келлера угадать, доволен тот или нет, хотя и это удавалось далеко не всегда.