Отречение
Шрифт:
Завидев дочь, он едва заметным движением скрыл под куртку бутылку «Рояля», только что купленную в ларьке.
Юлька сделала вид, что не видела этого жеста.
Совещание на Петровке было посвящено обеспечению безопасности завтрашнего Первомая. Незнакомый Белякову полковник МВД говорил много ничего не значащих фраз о готовящихся провокациях со стороны красно-коричневых в свете вышедшего накануне президентского указа о запрете массовых мероприятий на Красной площади, и это Виктору Белякову не
Вид у полковника был помятый, лицо красное и как будто с похмелья, и капитан Беляков не мог отделаться от мысли, что мимикой и манерами он напоминает Ельцина.
Но самое главное полковник сказал в конце. Обведя тяжёлым взглядом присутствующих офицеров, он достал из кармана и продемонстрировал ярко-оранжевый жетон.
– Все видели? – спросил полковник уже совсем по-ельцински и продолжил, – Завтра, первого мая, с девяти утра и до окончания мероприятий, такие жетоны будут у сотрудников, выполняющих специальные функции. Каждый милиционер должен оказывать содействие предъявителям жетона. И разумеется, никто не имеет права предъявителей задерживать или вообще как-то им препятствовать. Всё ясно? Вопросы есть?
– Есть, – отозвался вдруг незнакомый Белякову молоденький лейтенант с тонкой, почти девичьей шеей, неуклюже торчавшей из форменного воротника, – что следует делать в случае нарушения порядка со стороны этих… предъявителей?
– Повторяю, – с назиданием ответил краснолицый полковник, – никто не имеет права препятствовать любым действиям предъявителей жетонов. Подчёркиваю – никто. Сказано же – выполняют специальные функции. Ещё вопросы есть?
Больше вопросов не было, но Беляков, да похоже, и не он один, не мог отделаться от мысли, что провокации завтра действительно готовятся, но отнюдь не со стороны «красно-коричневых»…
Впрочем, ждать оставалось недолго – меньше суток.
Наутро Белякову предстояло дежурить в оцеплении на Ленинском проспекте, на единственном направлении, куда оставался свободным проход с Октябрьской площади. Со всех остальных сторон площадь была блокирована с ночи ОМОНом и тяжёлой техникой.
Когда совсем рассвело, подразделение Белякова заняло отведённый ему участок на Ленинском. Рядом с ним оказался тот самый молодой лейтенант, который вчера на совещании задавал ненужные вопросы.
Нутром чувствуя неладное – всё-таки он не первый год служил в милиции – Беляков в глубине души надеялся, что, раз уж его поставили на второстепенное направление, на единственный проспект, ведущий с площади в сторону от центра, а именно к центру, к Красной площади ожидался прорыв «красно-коричневых» – то бог даст, пронесёт, и если уж суждено пролиться в этот день крови, то хотя бы не здесь…
– Зовут тебя как? – тихо спросил он лейтенанта.
– Володя, – ответил тот.
– Ну что ж, Володя, будем надеяться, сегодня пронесёт…
А из головы у него
Беляков хрустнул костяшками пальцев.
…А народ всё прибывал.
Октябрьская площадь заполнялась людьми – точь-в-точь как полтора года назад, на то памятное седьмое ноября – именно этот день пришёл на ум Юльке Зайцевой, когда она поняла, а скорее почувствовала, что что-то идёт не так.
…Лидеры демонстрации оказались перед тяжёлым выбором.
Толпа была обозлена и настроена на прорыв к центру – но это однозначно означало бы кровь, взять ответственность за которую было некому.
И людской клин устремился вперёд по пути наименьшего сопротивления – на единственную не перегороженную милицейскими кордонами магистраль.
На Ленинский проспект.
…Увидев голову колонны, Беляков понял – не пронесло.
Но намного страшнее ему стало через несколько секунд, когда перед ним возник человек с ничего не выражающим взглядом и оранжевым жетоном в руке – таким же, какой демонстрировал на совещании полковник.
– Пропустите к грузовикам, – холодно приказал Белякову уверенный в своём превосходстве и в праве командовать Марк Калныньш.
И тому ничего не оставалось, кроме как подчиниться, хотя смысла в этом приказе он не видел – ведь грузовики стояли пустые, без шофёров…
Но Калныньш знал, куда шёл.
Отфиксировав нужную машину, он спокойно взялся за дверную ручку кабины – дверь была незаперта. Ключи зажигания тоже остались в замке. На этот раз агентура сработала на «отлично», удовлетворённо подумал Калныньш, поднимаясь в кабину тяжёлого «Урала».
А колонна приближалась, от её первых рядов до цепи оставались считанные десятки метров, и сгорали последние сомнения – схватка неизбежна.
В зеркале заднего вида мелькнуло молодое сосредоточенное лицо под фуражкой…
«Пора!»
За пару секунд до соприкосновения Калныньш отвёл рычаг назад до упора, отпустил сцепление и выдавил педаль газа.
Колёса тяжело дрогнули, и махина устремилась назад – прямо на стоявшего спиной и не успевшего отскочить, но успевшего закричать лейтенанта милиции, прижатого к углу кузова следующего грузовика…
– Сука!!! – выдохнул Беляков, бросаясь к выбирающемуся из кабины человеку, пока выла сирена, пробиралась к месту происшествия дежурная «скорая», и кто-то пытался оказать первую помощь пострадавшему, а в метре от него дубинки разозлённых омоновцев уже крушили ряды манифестантов, – ты зачем человека переехал, тварь!!!
Ему удалось ухватить провокатора за рукав, но тот обернулся без малейшей суеты и спешки и гордо продемонстрировал Белякову жетон.
– Ты что ж, гадёныш, делаешь… – начал было Виктор.