Отряд

Посняков Андрей

Иван гордо выпятил грудь:

–  Предупреждаем, что мы присягали государю царю Борису Федоровичу и позорить себя бесчестием отнюдь не намерены!

–  А, пустое, - звякнув доспехом, лениво отмахнулся Михайла.
– Никто тут позорить вас не намерен. Извиняйте - не того вы полета птицы.

–  Потому, возможно, и живы, - неожиданно улыбнулся Митрий.
– Ты там что-то говорил про еду?

Оказавшийся предателем - а как еще его назвать?
– ну, пусть шпионом, лазутчиком, - Михайло Пахомов приказание «царевича» исполнил самым тщательным образом, строго-настрого предупредив, что

бежать им сейчас, по сути, некуда: весь Путивль был на стороне Дмитрия душой и сердцем. Жители Путивля силою удержали возле себя самозванца, когда в силу невзгод он лишь попытался уехать, понимали - в случае поражения от войск Бориса Годунова их ждет ужасная участь. Как в Комаричской волости, где не знающие жалости и христианского смирения войска Годунова мучили и убивали всех, от мала до велика, - кровь текла рекою. Путивляне, естественно, не хотели подобной участи для себя, а потому служили Дмитрию не за страх, а за совесть. Следует сказать, что и он пожаловал жителям города множество различных льгот.

–  Так что, парни, в случае чего - вас здесь выдаст первая же попавшаяся собака или помойный кот, - весело пояснил Михайла.
– С другой стороны, государь вас, похоже, жалует. Он любит авантюристов. Ну что, пошли обедать? Потом подкину вам одежонки…

Пообедали неплохо, пусть без особых изысков, но вполне сытно - овсяный кисель, ячменная каша, пироги с рыбой, налимья и стерляжья уха, печеные караси, сбитень. После сытного обеда пошли одеваться: Прохору досталась знатная смушковая бекеша, надев которую, он сразу стал выглядеть этаким ясновельможным паном, Митьке пришелся впору короткий черный кафтан с желтыми отворотами, а Ивану - кунтуш кровавого темно-красного цвета с желтым шелковым кушаком и такими же тесемками-завязками.

–  О!
– оглядев троицу, довольно ухмыльнулся Михайла.
– Экие гарные хлопцы! Что ж, идите в горницу, можете отдохнуть, только крепко не спите, упаси вас Боже попасться на глаза государю днем с заспанной рожей. По разуменью царевича - днем только годуновские бездельники спят.

–  Да ладно уж, не заснем, - уверил Прохор и, войдя в горницу, сразу же бросился на кровать - захрапел.

Дверь, кстати, снаружи заперли на засовец. Иван с Митрием первым делом подошли к окну. Знатное было оконце, вернее, оконца, их в горнице имелось два - оба большие, с верхним полукружьем и свинцовым переплетом да не со слюдой, а со стеклами.

–  Переплетик-то так себе, хлипенький, - проведя рукою по подоконнику, негромко заметил Иван.
– В случае чего, запросто ногой вышибить можно.

–  Зачем ногой?
– Митрий с усмешкой кивнул на храпящего Прохора.
– Есть у нас, кому вышибать.

Загремел засов, но в дверь вполне вежливо постучали:

–  Можно?

–  Нет, нельзя!

–  Шутники… Ну, оно и правильно, - в горницу заглянул Пахомов.
– Кто тут в вашей компании главный? Полагаю, ты, Иван? Пошли, государь тебя видеть желает!

–  Что ж, - Иван одернул кунтуш и подмигнул Митьке.
– Ну, не поминайте лихом!

–  Идем, идем, - поторопил Михайла.
– Государь ждать не любит.

Выйдя из избы, они, в сопровождении двух казаков с саблями и пистолями, миновали безлюдную площадь и оказались у ворот обширных хором, видимо раньше принадлежавших какому-нибудь боярину или богатому купцу. Впрочем, очень может быть, этот самый боярин-купец и посейчас там проживал, вполне довольный

выпавшей честью принимать у себя столь высокого гостя, в царственном происхождении которого, похоже, здесь никто и не сомневался. Но Иван-то знал, знал! Ведь те грамоты, спрятанные в монастыре Мон-Сен-Мишель, ведь они говорили ясно - никакой Дмитрий не царь. Самозванец! И как такому служить? Полнейшее бесчестие.

–  Можно, государь?
– приоткрыв дверь, поинтересовался Михайла.

–  А, Пахомов! Ну, наконец-то, явился, - засмеялись за дверью.
– Ну, заходи, заходи.

Ничего себе - царевич! Вот этак по-простецки - «заходи-заходи». А как же дворцовый чин, субординация? Ну, да что взять с самозванца?

В обширной горнице, напротив большой, покрытой сине-желтыми изразцами печи, за небольшим овальным столиком на резных стульях сидели трое и азартно резались в карты - игру, в порядочном московском обществе не принятую. Самозванец, в коротком кафтане темно-голубого бархата с белым отложным воротником, чем-то походил на подгулявшего польского шляхтича. Азартно бросая карты, он то и дело приговаривал:

–  А мы - тузом! А мы трефами… А вот и козырь - что вы на это скажете, господин Лавицкий?

–  Скажу, что вы, похоже, выигрываете, государь.
– Лавицкий - хитроглазый малый с выбритым до синевы подбородком - принялся тасовать колоду. Третий - жизнерадостный кудрявый толстяк во французском, с разрезами, платье, - обернувшись, с любопытством оглядел Ивана.
– Это вот он и есть, государь?

–  Он, он, - захохотал самозванец.
– Давно хотел с ним побеседовать, а вот вас, господа, извините, попрошу пока выйти.

–  О, конечно, конечно, великий государь.

Иностранцы - поляки, кто ж еще-то?
– быстро покинули горницу.

–  А ты чего ждешь, господин Пахомов?
– Дмитрий вскинул глаза.
– Я же сказал - хочу спокойно побеседовать… тет на тет, как говорят французы.

–  Вы знаете французский, месье?
– удивился Иван.

Самозванец снова расхохотался:

–  Честно говоря, нет. Говорю по-польски, немного - по-немецки, ну и все, в общем-то, - он чисто по-детски развел руками.
– Хотел было изучить латынь, да все нет времени… хотя, если по правде - просто-напросто лень. Пахомов, ты еще здесь?

–  Ухожу, великий государь.

–  Пока не ушел, будь другом, принеси нам шахматы… Они там, у Сутупова должны быть, у господина нашего канцлера. Так ты уж спроси, скажи - мне ненадолго. И еще кое-что попроси… ты знаешь.

–  Спрошу, великий государь.

И опять Ивана задело - именует себя государем, а просит, не требует! Как такое может быть? Самозванец, ясно.

–  Ну-с, - Дмитрий потер руки и с любопытством оглядел юношу.
– Садись, что стоишь… Вино пьешь?

–  П-пью.

–  Ну, выпьем…

Вместо того чтобы позвать слуг, самозванец неожиданно встал и, подойдя к висевшему на стене небольшому шкафчику, достал оттуда изящный кувшин и два синих стеклянных бокала.

«А он, оказывается, совсем небольшого роста, - неожиданно подумал Иван.
– Куда ниже меня… да, ниже… Правда, широк в груди и плечах, сильный… и лицо такое… брови дугой… наверное, нравится женщинам».

Постучав, вошел Пахомов, принес шахматы и небольшую шкатулку из рыбьего зуба. Молча положил доску на стол, поставил шкатулку и удалился, бережно прикрыв дверь.