Отряд
Шрифт:
Парни торопливо представились.
– Так-так, - покряхтел хозяин.
– Значит, ты - Иван, а ты - Митрий… Постойте-ка, кажется, у вас еще третий должен быть?
Митька тряхнул головой:
– Ну да - Прохор. Только он сейчас не пошел - дела.
– Ну, присаживайтесь, коли так, - милостиво кивнув, старик покричал: - Телешка! Телеша!
Чуть скрипнув дверью, возник шустроглазый отрок:
– Звал, господине?
– Звал, звал… Вина гостям принеси… Впрочем, нет - рому!
Усадив гостей на широкую лавку, старик отодвинул от стены
– Сейчас выпьем… Расскажете, зачем пришли. Что-то не верю я, что просто навестить старика да о брате убиенном вспомнить.
– Убиенном?!
– едва не опрокинув столик, разом вскочили оба.
– Так Андрей Петрович, что…
– Вот именно, - грустно оборвал их старик.
– Кашлял он, правда, сильно, что верно, то верно, но умер быстро, можно сказать, в един миг. Едва проснулся - и сразу умер. Думаю - яд.
Ребята переглянулись:
– А он что-нибудь ел с утра или пил?
– Ну, пил, конечно. И квас всегда на ночь брал, малиновый, из сушеных ягод.
– В доме были чужие?
– А-а-а, - отмахнулся Гермоген.
– Вот и мы с Джоном на слуг подумали. Не сразу, конечно, уже потом, когда разбираться стали. Я уж говорил Овдееву - дескать, странно брат умер, а он лишь усмехался да отмахивался - хоромы, говорит, на пустом-то месте не стройте. Какие, мол, доказательства? А какие у нас доказательства? Так, одни домыслы. Ну, вот чувствую я - не сам по себе умер брат, царствие ему небесное!
Хозяин, а следом за ним и гости перекрестились.
– На Троицу заезжали на погост… помянули, - тихо произнес Иван.
– Хороший человек был Андрей Петрович, земля ему пухом.
– Так вы что-то говорили о доказательствах?
– встрял Митька.
– Скорее - об их отсутствии, - грустно засмеялся старик.
А Митрий не отставал:
– И все же? Ведь что-то ваше подозрение вызвало? Окромя внезапности смерти.
– Да вызвало… - Хозяин задумался, поглаживая бороду. Бесшумно вошел Телеша, слуга, расставил чарки и нехитрую снедь. Выпили. Ром оказался крепок, Иван с Митрием схватились за горло.
– И где только вы такое питье достаете, Гермоген Петрович?
– отдышавшись, поинтересовался Митька.
– Чай, иноземные корабли в Москву не ходят.
– Корабли-то не ходят, - посмеялся Гермоген.
– Да англичан - аглицких немцев - хоть пруд пруди. Вот приносят по старой памяти. Я ведь у них, при Елизавете еще, много служил…
– Ага, - задумчиво протянул Иван.
– Так это, значит, вас царь Иоанн в Англию направил?!
– А ты откель знаешь про царя-то?
– Да слышал. И про посольство ваше - тоже.
– Гляди-ко!
– Старик покачал головой.
– А я-то думал - все в тайне глубокой было. Ох-хо-хо… Сказать по правде - теперь уж можно - государь Иоанн Васильевич убежище себе присматривал в Англии… все бояр своих же пасся! Что смотрите? Я уж теперь что хочу, то и говорю - возраст позволяет. И так уже зажился на этом свете… хотя вполне мог бы висеть на какой-нибудь испанской рее!
–
– Да не про доказательства, - Гермоген с досадою тряхнул бородой.
– Про сомнения - лучше так сказать.
– Сомнения, - еле слышно повторил Иван.
– Потому-то Овдеев вам не поверил. Все время твердит - не верьте чувствам, ищите прямые доказательства.
– Ну, так что за сомнения?
– нетерпеливо дернулся Митька.
– Расскажите, Гермоген Петрович, чего уж… Раз уж начали…
– Да, - поддержал дружка Иван.
– И в самом деле, расскажите! Может, и мы засомневаемся…
Неожиданно поднявшись, Гермоген прошелся по светлице, и показалось, что в выцветших глазах старика на миг мелькнула слеза. Впрочем, повернувшись к друзьям, он заговорил уже совершенно спокойно и строго.
– Брат вернулся в тот день поздно, после вечерни, - усевшись обратно в кресло, Гермоген пригладил бороду.
– На дворе уже было темно, мела метель, и в горницах стоял холод: ветер быстро выдувал тепло. Брат быстро прошел в свои хоромы - в левую часть дома, даже не спустился трапезничать, хотя любил посидеть на ночь со мной и моим старым слугой Джоном. Джон, кстати, варит отличный глинтвейн - сим глинтвейном Андрей лечился от кашля, причем довольно успешно. Обычно мы так и сидели - пили, разговаривали, грелись у печки… А в тот вечер было не так, совсем не так - слишком уж быстро брат поднялся к себе… Потом прислал служку, Телешу, попросил свинцовый карандаш и лист бумаги… знал, конечно, что я рисую, да и сам, бывало, делал наброски, весьма даже недурственные… Ночью я выходил во двор, видел - в горнице брата до утра горела свеча. А утром он внезапно умер! О мой бедный брат…
Горестно вздохнув, старик перекрестился.
– Посмотрите, - встав, он подозвал ребят к увешанной картинами стене, - вот это я потом нашел среди других рисунков. Портрет - парсуна, - только не поймешь: человек или зверь?
Парни подошли ближе и вздрогнули: на небольшом - в четверть листа - карандашном рисунке был изображен сидевший за столом человек, судя по одежке и перстням на пальцах - боярин или богатый купец, в домашнем зипуне с узорчатым шнуром-канителью и накинутом поверх кафтане. Коренастый, сильный, мускулистый - так можно было охарактеризовать весь, так сказать, экстерьер, но вот старый был человек или молодой, угадать было невозможно - вместо лица, распахнув пасть, скалилась жуткая медвежья морда!
– Ошкуй!
– переглянулись ребята.
– Ошкуй.
– Что?
– старик обернулся.
– Узнали, что ли?
– Да нет, - почесав голову, усмехнулся Иван.
– Разве ж тут узнаешь? А поближе посмотреть можно?
– Да смотрите.
– Гермоген пожал плечами и, подойдя, распахнул дверь.
– Жалко, что ли. Только вот, извиняйте, с собой не дам - последняя о брате память.
– Выглянув в сени, он тут же прокричал: - Телеша! Телешка! Давай, неси квасу.
И квас был тут же доставлен. В сей же миг.