Отшельник

Горина Юлия Николаевна

— Хм… А математичка?

— Подполковник в отставке.

— Русичка?

— Как сейчас помню ее отличный хук справа и пышные усы.

— Химичка?.. — упорно не сдавался Егор.

— Наш химик входил в кабинет с ноги и с воплем «р-рота, подъем!».

— Биологичка???

На мой многозначительный взгляд Егор только руками развел.

— Вот это я называю — «просратое детство». Соболезную, мужик.

Я с улыбкой покачал головой.

— Заведение у нас было такое, — пояснил я. — Специфическое. Школа строгого режима для выращивания неблагонадежных подростков из благонадежных

семей. Днем нас муштровали. А ночью приходилось учиться, потому что образовательная программа школы была ориентирована на дебилов, а я имел о себе несколько иное мнение. Так что, боюсь, даже если бы Никиту Алексеевича с его трубой заменили вдруг на фемину, я бы даже не сразу заметил.

Егор вздохнул.

— А у меня первая баба была из городских патрульных. Она меня за веселый порошок поймала. Высоченная, обе ноги из железа. Но при этом — красивая.

— Потом хоть отпустила? — усмехнулся я.

— А как же. После трех суток изолятора, — широко улыбнулся Егор. — Это была лучшая тюрьма в моей жизни…

Я промолчал.

Потому что и сам вспомнил свою первую женщину.

Я не мог толком вспомнить ее лица. Только светлые волосы, струящиеся по плечам, насмешливую улыбку и маленькую родинку в уголке рта.

Но зато я до сих пор до мелочей помнил ее ноги. Невероятно длинные, дерзкие, они тянулись от красных туфелек на высоком каблуке до волнующей вселенной под подолом короткого черного платья с такой грацией, что у меня, полупьяного мальчишки, защемило в груди от восхищения. И щиколотки. Нежные, тонкие, с внутренней стороны на правой ноге — маленькая тату четырехлистного клевера.

Изумляясь собственной наглости, я протолкнулся к барной стойке. И сморозил какую-то чушь, прожигая взглядом ее колени.

Девушка рассмеялась в ответ. Смерила меня игривым взглядом. И назвала красивым.

А потом мы оказались в машине.

Ее горячее гибкое тело обжигало меня. И даже приторно-сладкие духи, совершенно отвратительные, ничуть не испортили впечатление от процесса.

Она так и не спросила, кто я или как меня зовут.

Я тоже ни о чем не спрашивал.

Мы сошлись всего на пару часов и легко расстались, чтобы больше никогда не встретиться.

Потом у меня были разные женщины, красивые и не очень. Я помнил их лица, почти у всех знал имена. Но таких фантастических ног больше не видел…

— Слышь, мне кажется, или ветер больше не воет? — отвлек меня от воспоминаний Егор.

— Да, вроде стихло, — кивнул я.

— Может, и буря уже закончилась? Пойду-ка гляну.

Он высунулся из подполья в верхнюю комнату и расплылся в улыбке.

— А и правда вроде все! Ну-ка…

Он поднялся в комнату, и я последовал за ним.

В дыру на двери кроме застрявшего в ней трупа было видно очистившееся рыжеватое небо, солнце, склоняющееся к закату и серый песок.

У меня сразу будто камень с души упал.

Все и правда закончилось. Наконец-то!

— До твоих сколько примерно идти? — спросил я Егора.

Тот не сразу услышал мой вопрос. Широко расставив ноги, он всей грудью вдыхал свежий воздух пустоши — после нашего смрада внизу он и правда пьянил, как аромат леса после дождя.

— Егор! — окликнул я

бородатого. — До твоих далеко, спрашиваю?

— Часа два с половиной, — ответил тот, наконец.

— Тогда что, выдвигаемся? — предложил я. — Вряд ли Медведь на ночь глядя куда-нибудь из своей дыры потащится. Так что у нас есть реальный шанс реализовать наш план.

— Давай, — отозвался Егор, все еще щурясь на просвет в окне и с наслаждением вдыхая свежий воздух.

Мы разбудили Крестоносца, чтобы предупредить о своих планах и отправились в путь.

Идти по пустоши после бури было по-своему приятно. Серый песок стал легким и гладким, как свежий снег. Наши следы живописной цепочкой ложились на нетронутую равнину.

Егор по пути рассказывал про систему подземелий. О том, как сначала здесь раскопали первые шахты в поисках местных ценностей. Прежде всего — руды под названием «аполлоний». Аполлоний оказался чудодейственным металлом, придающим невероятную прочность различным сплавам, а еще он идеально подходил для дорогущих имплантов и не вызывал отторжения. Так что его сейчас использовали в самых разных нуждах, от космических до косметических. Еще возле Триптиха искали «Глаз Минервы» — красно-оранжевый прозрачный камень, который использовали в умной электронике, правда, как и каким образом, Егор толком так и не смог объяснить. Пара таких камешков год назад изрядно обогатила группу Медведя. Тогда-то они и закупились брониками, оружием и даже взяли в кредит новую бур-машину для дальнейшей разработки шахты.

— Вот они и сторожат свою ветку, как церберы, — рассказывал Егор, энергично шагая по мягкому песку. — Подземелья-то все связаны.

— А как-то отрезать свой участок от остальных разве нельзя? — спросил я.

— Можно, — кивнул Егор. — Но никто так не делает. Понимаешь, все ветки в конечном счете ведут к главной магистрали. Которая по своей сути — прямая железная дорога под землей с парой древних составов. Надежный маршрут из пекла. В пустоши каждый день не похож на предыдущий, то одно происходит, то другое. Поэтому никто не держит шахты замурованными от всего остального мира. Путь к отступлению должен быть всегда…

Егор вдруг умолк, сбавляя шаг.

Я поднял голову и посмотрел в ту же сторону, куда уставился мой бородатый компаньон.

На сером песке лицом к небу лежало тело. Причем не полуобнаженное, как у юрки, а вполне себе одетое в костюм, типа как у самого Егора. Руки и ноги человека были безвольно раскинуты в стороны. Никаких следов крови или чего-то подобного видно не было. Но это и немудрено — ветер наверняка все припорошил чистым песком.

Я осмотрелся по сторонам, достал пистолет на всякий случай и ускорил шаг.

Егор поспешил за мной.

И чем ближе мы подходили, тем более знакомым мне казалось обожженное бурей лицо мертвеца.

А потом меня осенило.

Это был тот самый парень, вместе с которым Егор взял меня на прицел. Тот самый, которого я огрел ПП и заставил потом отползать к своим! Как там его звали? Савва? Макар?

Я взглянул в мрачное, мгновенно ставшее серым лицо Егора. Нетрудно было догадаться, о чем тот сейчас думает, глядя в одну точку перед собой и размашисто шагая к телу…