Отстойник
Шрифт:
– Мы спасли, – подтвердил Фирзаил, опуская глазки к полу. – Мы восстановили решетку антистрессовых энергий, заполнив ее при помощи энергии Отстойника.
– Ну так в чем проблема? При чем тут вообще Апокалипсис?
– И когда Он снял шестую печать, – нараспев ответствовал ему Мик, этот кладезь самой неожиданной информации, – я взглянул, и вот произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись, как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники и сильные, и всякий раб и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор. И говорят горам и камням: «Падите на нас и скройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца. Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?» Не
– Ты всю Библию, что ли, наизусть знаешь?
– Не всю, но кое-что. И Коран, и Тору. Мейсон, хоть ты квадратные глаза не делай, у тебя самого в башке бодлеров да йейтсов не меньше в побайтовом исчислении.
– Так ты тоже все понял?
– Еще там, у профессора. Он, сцуко, не сказал напрямую, что мы именно этого и добиваемся, но как два с двумя не складывай, а все равно будет семь-восемь, но никак не девять.
Чарли стремительно осел на пол.
– Я ничего не понял, – поведал он жалким голосом. – Объясните, пидорасы.
– Объясни ему, пидорас, – предложил я Фирзаилу. – Тебе оно всяко очевиднее.
– Вот эти сейчас объяснят, – севшим голосом посулила Айрин и тоже медленно опустилась на колени. – Господи, во что вы меня втравили?..
Маг, проводивший ритуал, как раз вернулся в зал. Спиной вперед, пятясь с предупредительностью человека, отступающего от бешеных собак по минному полю. А по коридору из основного машинного зала навстречу ему неспешно надвигалась гоп-компания, которую я тут не то чтобы не ждал, но надеялся не увидеть. Возглавлял ее коренастый, полностью седой альфа-самец невиданного ранее образа, тяжело опирающийся на длинный резной посох. «Словно высечен из гранита, лик был светел, но взгляд тяжел – жрец Лемурии, Морадита, к золотому дракону шел…» [8] . Мик, однако, в очередной раз прав – столько этого чужеродного стихотворчества в голове понабито, хоть клапаны ставь для стравливания. За ним так же несуетливо двигалось с полдюжины разномастных личностей в знакомых до боли серых хламидах. Вторым слева шел Эл – его не узнать было невозможно. Морда лица у Хранителя была каменная, а взгляд, которым он по мне походя скользнул, такой скорбью был наполнен, что захотелось побросать свои скорострельные погремушки и начать каяться. Не злостью, этого ни в одном глазу. Даже не упреком. Одна сплошная печаль, какой можно бутыли с джиннами запечатывать на веки вечные.
8
Н. Гумилев. «Поэма начала».
– Не надо, Мейсон, – тихо сказал в спину фон.
– А?
– Не надо прорываться. Они не по наши души… и вообще не по души.
– Не буду.
Да и пробовать бесполезно, сам почувствовал всеми фибрами души. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью – с детства не ощущал такого, с тех самых пор, как в возрасте пяти лет утащил одну из дедовских винтовок и, играясь на заднем дворе в солдата, выстрелил в дедов же старый ренглер, пробив ему капот и покорежив двигатель. Прятаться было глупо и бессмысленно, идти сдаваться… в общем, не страшно, дед никогда не ругался за играние с оружием, полагая это лучшей школой для пацана. Но тяжело. Прежде всего потому, что ясно было: дед поворчит, может, отвесит затрещину, а потом набьет трубку и пойдет курить возле поленницы, как всегда делал, когда был собой недоволен. Именно собой. Пофиг ему было и на машину, и на ружье, а вот на то, что его внучек, сын героя войны, внук героя войны и правнук такого перца, о котором по всей Канаде легенды ходят, был им воспитан недостаточно хорошо, чтобы совладать с винтовкой и заставить ее стрелять только туда, куда надо… – вот за это он переживал. Подумаешь, казалось бы, пять лет – выслужится еще. Но то когда еще будет, а жить надо этим днем, всегда повторял дед. Обломавшись сегодня, своего завтра ты можешь и не увидеть, и никому не помогут твои отмазки – что, мол, был нездоров, не сообразил, не поспел, критические дни невовремя подкатили. Да если даже и увидишь, то дорога ложка к обеду, и в ушедший сегодня поезд завтра не впрыгнешь. Потому, что бы ни делал – делай вовремя, и правильно делай, чтобы не приходилось переделывать. А если не умеешь, то учись, а если взялся и не смог, то эх на тебя, и эх на того, кто тебя учил, и на всех тех, кто за твоей спиной в момент неудачи – здоровущий такой эх, самое обидное дедово ругательство. А деда я уважал и даже, пожалуй, любил как никого – с отцом тогда еще знаком не был, он всегда был где-то там, в полях, и в моей жизни появился позже, мать тоже занималась своей жизнью. И подвести деда – хуже ничего и в страшном сне было не представить.
А теперь вот Эл.
«Хранитель – это судьба, мистер Мейсон,
Мне жаль, Эл. Это была не глупость. Это было мое решение – глупое, как вся моя жизнь. Но кто ж виноват, что родился я и вырос там, где принятие глупых решений – единственный способ жить в мире с собой? И знаю я, что с тобой мы разойдемся сейчас, как всегда, не сказав друг другу грубого слова, потому что поняли друг друга, а пересечение наших Путей – это всего лишь перекресток, а вовсе не повод для драки. Но мне, на самом деле, искренне жаль, что я тебя огорчил. В мире… в мирах, которых, как выяснилось, хоть жопой жуй, вполне достаточно сволочей, которым это огорчение было бы куда более кстати.
Предводитель Хранителей остановился на входе в зал, окинул его тяжелым взглядом из-под косматых бровей и гулко бумкнул в пол посохом. Низкое гудение распространилось по залу, и кое-кто из местных деятелей начал совершать суетливые и какие-то совершенно неуместные движения, а в самой середине зала вспучился пузырь темной полупрозрачной материи. Он быстро и неумолимо разбежался по залу, накрывая фигуры. Первым в него влип маг, оказавшийся ближе всех к центру. Сопротивляться или уклоняться он не пытался – покорно склонил голову, и пузырь обтек его, принимая, как жидкая смола поглощает неосторожную муху и застывает в виде янтаря. Я заметил еще тоску во взгляде Фирзаила, когда разбегающееся вещество накатило на него, накрыв сразу с головой, а потом она добралась и до нас. Страшно не было, никаких признаков дискомфорта на лице увязшего первым Мага не запечатлелось, единственно я вяло побеспокоился о сохранности пулемета – я-то прочный, а вот эту конструкцию может заклинить намертво. Айрин попыталась завизжать, но скрылась в пузыре в одну секунду, и зародыш визга оборвался мягко, как придавленный подушкой. Волна навалила без плеска, плавно обтекла все тело и даже на лицо легла скорее ощущением комфортного слоя крема. А потом мир остановился, и последней мыслью было любопытство – не через тысячу ли лет меня выломают из этого янтаря с известием, что времена сменились, вот оно – Объединенное Социалистическое Королевство, вот космические корабли бороздят просторы Галактики, а к Закону о Связях принята четвертая поправка, гласящая, что на предложение пенных садов отвечать грубым отказом запрещается.
Хорошо засыпать со светлой мыслью.
И просыпаться с нею тоже хорошо.
Мысль, собственно, осталась та же, и я даже подумал, что как-то оно быстро, не иначе нас отмыли от этой обтекающей пакости в считаные секунды, быстро разобравшись, что мера принята не по адресу. Однако быстро понял, что ошибся. По крайней мере, меня успели переместить в аппаратный зал, под одну из ламп, на которую я неосторожно глянул и, конечно, сразу ослеп.
Знакомые подушки легли на голову и влили заряд бодрости и свежести. Радужные круги разбежались, словно пришпоренные мощными пинками. Вот он я, сижу на полу, подпирая спиной какую-то постройку, не подающую признаков деятельности. На поясницу сильно давило – я не без удивления обнаружил там пулемет, который у меня отобрать никто не потрудился.
– Я не справился с ремнем, мистер Мейсон, а резать его постеснялся, – прозвучало из-под потолка. – Остальные ваши вещи слева от вас.
Рюкзак с притороченным ружьем действительно лежал слева. Из других моих вещей там же нашелся Чарли, лежащий пластом. Я огляделся. Эл справа от меня приводил в чувство Айрин, а Мик рядом с ним запихал в рот сигарету и тщетно пытался вытрясти из зажигалки огонь.
– Мелкие предметы могут не работать, – сообщил ему Эл. – Извините.
И дал прикурить от пальца.
– Еще одна такая полезность, Эл, и я на тебе женюсь.
– Не надо угроз, мистер Микки. – Эл ухмыльнулся, давая понять, что шутку понял. – А с этим делом вы бы завязывали. Никакой пользы.
– Не скажи. Руки занимает. А то у меня бывает неконтролируемое дракоизвержение.
– У всех бывает. Начинайте перебирать четки. Знаете такую придумку?
– Да, встречал. Спасибо, брат, я подумаю.
Айрин застонала и перевернулась на бок, а Эл переместился к Чарли и взялся за его голову. Сержант захрюкал и попытался выдернуться, но не на того напал. Хранитель потряс его, как грушу, легко приподнял за грудки и придал телу сидячее положение.
– Приходите в себя, я приду через минуту. Принести вам воды?
– Хорошо бы пива, – не растерялся Мик. – Да не той бурды, а которое Мейсон любит, у которого пена такая мелкая и плотная, и на ней даже буквы пишутся.
– Или даже чего покрепче. Я там одному рыжему ссудил бутылку дэниэлса…
– Видел, видел вашего рыжего. Бутылку тоже видел. Пока вы были в стазисе, он ее уговорил и пытался еще выцыганить. Надо сказать, на нас ваш алкоголь действует очень слабо, так что широту вашего жеста мы способны оценить только номинально. Но вкус ему, кажется, очень понравился. Пива нет, извините. Я скоро.