Отступник
Шрифт:
Все три команды пришли в движение — четко и слаженно. Мы пошли на выход из арсенала, но стоило мне выйти в коридор, как я лицом к лицу столкнулся с лейтенантом Андерсоном и еще несколькими бойцами из его охранного подразделения.
— Э-э, такое дело, Конрад, — сказал он, — мне приказано всех вас арестовать.
— Этот приказ нелегитимный, лейтенант, — улыбнулся я ему.
— Он исходит от полковника Айсмана, как бы.
— Боюсь, вы отстали от жизни, лейтенант, минуты на три. Мы, спецконтингет команд первой, второй и третьей, находимся вне юрисдикции Айсмана. Мы больше не подданные Рейха и
У него и его людей глаза полезли на лоб, солдаты начали пятиться.
— Это… мятеж?!!
— Мы решили покинуть человеческое общество. Лейтенант, не взваливайте на себя чужие проблемы. Лично вы ни в чем не виноваты — пусть расхлебывают виновные. Вас дома ждут жена и дети — а у меня ни жены, ни детей нет. Вы рискуете потерять больше, чем я. Сдайте оружие и ступайте с миром. И по пути заберите всех остальных своих людей, хорошо? Пусть расставание пройдет без кровопролития.
— Конрад, вы отдаете себе отчет в том, что делаете?
— Не пытайтесь взывать к моему разуму, лейтенант, лучше проявите его сами. Ронни, проводи к выходу.
Я не ошибся: Андерсон, осознавая безнадежность расклада, предпочел вывести свое подразделение в полном составе. Путь к командному пункту практически свободен.
Правда, остались еще два часовых у самой двери, но их уговаривать пришлось еще меньше, чем Андерсона.
Я толкнул дверь, она открылась практически бесшумно, на идеально смазанных петлях. В центре управления — всего несколько человек, включая Айсмана. Полковник сидит спиной ко мне с телефонной трубкой у уха, а внимание четверых штабистов и двоих инженеров спецсвязи приковано к экрану телевизора, на котором идет прямой репортаж.
В кадре — «Фолькеншутц» и дирижабль спасателей, пытающийся перебросить перекидной мостик к окну где-то так восемьдесят пятого этажа, в то время как пулеметчик в гондоле ведет огонь сквозь другое окно. В этот момент на балконе несколькими этажами выше появляется фигура. Слышен возглас репортера «смотри, смотри! Выше!», оператор наводит великолепную оптику, произведенную на лучших германских заводах, и увеличение позволяет рассмотреть, что фигура эта перекособочена, искривлена, а перед ней в воздухе висит какая-то статуэтка. Мгновение — и кусок бронзы устремляется к дирижаблю, разгоняясь все сильнее. Позиция выбрана идеально: с дирижабля нельзя увидеть одержимого, находящегося выше, наполненный гелием корпус заслоняет обзор и прострел. В дирижабле появляется сквозная дыра: одержимые способны развить своим броском энергетику мелкокалиберной пушки, а оболочка дирижабля и пистолетной пулей пробивается.
Дирижабль, потеряв гелий из целой секции, начинает снижаться, из окна выпрыгивают люди, предпочтя разбиться той альтернативе, что преследует их, а я пытаюсь успокоить совесть мыслью, что в их гибели нет моей вины: даже выйди мы на задание, наш дирижабль бы только-только добрался до «Фолькеншутца». Вот те, которые погибнут в последующие часы и дни — ну, гибель некоторых мы могли бы предотвратить, если б нас не лишили всяческой мотивации делать это.
Люди, пожните, что посеяли. Это ваша вина, что я больше не желаю
В этот момент полковник дослушал собеседника и ответил:
— Да, герр генерал, я понял. Немедленно распоряжусь. Перезвоню, как только Кёрза доставят сюда.
Он положил трубку и повернулся к штабисту, и в этот момент я сказал:
— А я уже тут, полковник.
Айсман обернулся, увидел меня и остальных в полном вооружении — и понял если не все, то самое главное.
— Ах вы гнусные твари, — выдохнул он.
— Да что ты знаешь о гнусных тварях, ублюдок… Гнусно — презирать и ущемлять того, за чьей спиной прячешься. — Я отобрал у него пистолет, проследил, как обезоруживают штабистов, и кивнул Маркусу: — проводи их наружу.
Инженеров пришлось доставать из-под стола, куда они спрятались, ожидая кровавой бани.
— Вас мы задержим на пару дней, пока вы научите нас пользоваться всем этим добром. И давайте без саботажа, хорошо?
Оба поспешно закивали.
Я уселся в кресло Айсмана и щелкнул селектором внутренней связи:
— Говорит Конрад. Сообщите новости.
Коммуникатор затрещал голосом Ронни:
— Мы заняли склады и выходы. Сейчас закроем бронедвери, только выпустим выходящих… «Третья» заняла весь нижний уровень. Знаешь, у меня идея. Надо заложить взрывчатку под резервуаром внешнего водяного контура и заминировать система спуска графитовых стержней.
— И что это нам даст?
— Если пробить внешний контур охлаждения и оттуда вытечет весь хладагент — радиоактивная вода внутреннего контура, омывающая топливные сборки, моментально закипит, превратится в перегретый пар — и будет большой бум, настолько мощный, что весь грунт над базой взлетит на воздух. Если уничтожить еще и систему спуска графита — этому нельзя будет воспрепятствовать, даже если военные захватят базу.
— Хм… Красивый способ самоубийства на крайний случай.
— Ты не понял. Радиоактивные осадки накроют все столичное кольцо. Весь мегаполис, понимаешь? Это наша страховка от любого штурма.
— Ронни, ты гений! Где ты этому научился?!
— Да просто школьные уроки не прогуливал. Нам «физик» рассказывал, как устроен реактор.
— Займись немедленно.
Ну что ж, вот теперь можно поговорить и с генералом Штайнером. Я спросил у инженера код и набрал его на телефоне спецсвязи.
— Генерала Штайнера, пожалуйста.
— Сейчас, — ответил штабист на той стороне.
Секунд через двадцать в трубке послышался голос генерала.
— Штайнер на связи, прием!
— Это Конрад Кёрз. Вы хотели со мной поговорить, генерал?
— Не то слово, Конрад. Ты понимаешь, что своим саботажем обрекаешь на смерть множество людей?
— Люди порой так удивляются, когда поступаешь с ними так же, как и они с тобой.
— Поясни?
— Вы обрекли на смерть многих из нас, забрав из моей и так маленькой команды особо важного бойца.
— Крэйн совершил убийство.
— Я не согласен с этой формулировкой. Мое мнение таково, что человек, умышленно спровоцировавший Юджина, пытался покончить жизнь самоубийством, и ему это удалось. Почему, если человек с пластиковым пистолетом провоцирует полицейского открыть огонь, то это самоубийство, а если провоцируют «спеца» — то виновен «спец»?