Отступник

Я убрал голову с траектории полета, и огнетушитель красной смазанной полосой промелькнул мимо. Ты промазал, паскуда, теперь мой черед — и я попаду.

«Гретель» и «Хенсель» стреляют синхронно — два самых больших пистолета в мире, по крайней мере среди тех, для использования которых не нужен экзоскелет. Стена позади одержимого окрашивается в красное и розовое: крупнокалиберные экспансивные пули с колоссальной энергетикой выносят ему содержимое головы и грудной клетки. Я, как всегда, угадал: второй мозг он спрятал под ребрами, но это ему не помогло. Недолго паскуда новоприобретенному телу радовался.

Такие вот у нас жестокие игры: промахнулся — умер.

И

я лучший в мире игрок в эту игру.

На канале полный хаос: вопли, крики, предсмертные хрипы, просьбы типа «уберите это от меня!». Даром, что с нами на зачистку пошли «джаггернауты», неразберихи все равно столько же, сколько производит любое военное подразделение. Как ни крути, у любой моторизованной брони, будь то простой армейский экзоскелет или мощный джаггернаутский доспех, один и тот же недостаток: внутри них находится слабый, медлительный и беззащитный человек. И «джаггернауты» на зачистке вместе с нами — это еще большой вопрос, подмога или обуза. С одной стороны, мне понятно желание командования закончить зачистку как можно быстрее, минимизировав потери среди гражданских, но нам, «спецам», так даже сложнее: когда спасаешь гражданских, не надо опасаться быть подстреленным из крупнокалиберного пулемета.

Как раз в этот момент один такой пулемет, грохотавший в коридоре за стеной, умолк, а к воплям в эфире присоединился еще один голос. Кажется, до «джаггернаута», чей тыл я только что прикрыл от идущего в обход одержимого, добралась «зверушка», пришедшая в бешенство от потери связи с хозяином. Я выскочил в коридор и понял, что угадал.

Тварь весом с тонну, с доброй дюжиной ног — причем среди собственно ног я заметил и используемые в этой роли руки невезучих жертв — и несколькими щупальцами, вся покрытая глазами и пастями, свалила «джаггернаута» на пол. Наступив на него несколькими конечностями и придавив руку с пулеметом, монстр пытался вскрыть броню, выворачивая вторую руку против сочленения. Виброклинок на этой руке уже каким-то образом был сломан, и теперь «джаггернаут» только бессильно барахтался, но ничего не мог поделать: сервомоторы доспеха рассчитаны только на то, чтобы нести свой вес — четыреста кило брони и оружия. Бороться с громадными мышцами, «спаянными» из тканей полутора десятка человеческих тел, «джаггернауты», как правило, не могут, для этого у пилота должен быть как минимум пятый уровень магического дара — ну а маги такой силы обычно не идут в джаггернаутские подразделения.

Механическая рука затрещала, но я уже вскинул два самых больших в мире пистолета, перевел их в режим автоматического огня и зажал триггеры.

В две секунды тварь лишилась пяти щупалец и получила несколько попаданий в корпус. Экспансивные, разрывные и фосфорные пули проделали в этой громадине дыры и нанесли такие раны, которые свалили бы на месте если не слона, то буйвола точно, однако «порча» на рану куда крепче, особенно такая большая. Забыв о «джаггернауте», тварь завизжала кучей ртов и ломанулась на меня, а у меня как раз закончились патроны.

Ну и ладно.

Я вихрем бросился к стене и взбежал вверх, с силой оттолкнулся и теперь, все еще под действием инерции, направленной вверх, бежал по потолку. В тот момент, когда тварь пронеслась подо мною, я взмахнул рукой, и невидимая для обычного глаза эфирная струна, сформированная на конце указательного пальца, рассекла тушу надвое примерно посередине. Передняя часть монстра побежала вперед, «забыв» позади заднюю и оставляя на полу реку крови и внутренностей, а затем плюхнулась на брюхо и затихла.

Ну а я, завершая свой пируэт, оттолкнулся от потолка,

от второй стены — и приземлился на пол, замкнув вертикальную петлю в триста шестьдесят градусов. Как в аттракционе «мотоцикл в шаре», только в квадратном коридоре и без мотоцикла.

Да, я лучший игрок в эту страшную игру, и умею играть красиво. Позывной «Мордскерл» [1] за мной закрепился именно за это.

— Ты как, живой? — спросил я, заглянув внутрь джаггернаута через потрескавшееся бронестекло, и увидел два круглых от пережитого шока глаза.

Живой — и ладно.

— С тебя причитается, — ухмыляюсь я, подбираю пистолеты и бегу, перезаряжаясь на ходу, прочь.

Туда, где игра еще не доиграна.

Мое чутье ведет меня к цели — вон там, за парой стен, еще осталась цель, достаточно хитрая, чтобы пережить всех остальных своих сотоварищей. Я влетаю в зал, встречаюсь взглядом с одержимым, выполняю подкат на огромной скорости и ухмыляюсь: ты промахнешься — а я, как всегда, попаду…

Или не попаду — слишком поздно.

Стальной шар размером с кулак врезается в грудь одержимому с такой силой, что отбрасывает к стене, я слышу хруст костей и вижу вылетающие из его рта брызги крови.

Эх-х, опоздал. Впрочем, ничего страшного, уступить последний «фраг» Герхарду — не зазорно. Все-таки он среди нас единственный, кто вообще не пользуется огнестрельным оружием: развив способность телекинеза до уровня одержимых, Герхард играет в нашу игру точно так же, как это делают сами приблуды, только несравненно лучше.

Одержимый еще пытается встать, но возле него уже появляется весь отряд: мы все шли за ним, просто кто-то пришел чуть раньше, а кто-то чуть позже.

— Добивайте, — сказал Герхард, — мне на один шарик меньше мыть придется.

— Переходи на пистолеты, — ухмыляюсь я, — совсем ничего мыть не придется.

— Да нет, я пас. Твои пистолеты самые большие, тут с тобой не потягаться — а я ведь тоже хочу быть в чем-то лучшим. Вроде, этот последний.

Я взглянул на часы:

— Четыре минуты сорок семь секунд. Отличная работа, парни. Если вояки тут со всей волокитой быстро управятся — успеем к ужину вовремя.

Но вояки, как всегда, страдали фигней и телились, выволакивая из заводского здания обломки джаггернаутов и останки их пилотов. Пока они сновали туда-сюда, одаривая нас ненавидящими взглядами, мы насчитали семерых погибших. И ведь что характерно — они ненавидят нас в том числе за собственные потери. Им досадно, что моя команда постоянно выходит с зачисток без потерь, а они гибнут порой десятками. И ни в одну твердолобую башку не придет мысль, что не будь нас — они бы не семью погибшими отделались.

Но даже это — не самое худшее. Гораздо невыносимее ненависти — презрение.

Они презирают нас за то, что мы делаем, ведь в их глазах мы — предатели, истребляющие своих собратьев.

Потом приперлись «дезинфекторы», и охранять их пришлось тоже нам. У военных почти все джаггернауты получили повреждения разной степени, а яйцеголовые уборщики подойти к останкам сами боятся, как будто те могут ожить. На самом деле, должным образом добитые одержимые воскресать не способны, а моя команда недобитков не оставляет, но страх перед пришельцами из потусторонья слишком велик, и я не могу винить в этом обычных людей…