Оттепель. Льдинкою растаю на губах
Шрифт:
— Я вас поздравляю, — сказала ей Инга.
— А с чем?
— С тем, что вы не актриса.
И все засмеялись.
— А знаете что? — вдруг сказала Марьяна и прямо в глаза посмотрела его жене. — Вы не хотите пойти со мной на выставку абстрактного искусства? Она только что открылась в мастерской моей подруги, вернее, в мастерской жениха…
— Хотела бы, но не могу. Ребенок пошел в лес коряги искать. С папашей пошел, что бывает нечасто. Вернутся голодные, нужно кормить.
— Да бросьте вы, Инга! — Егор покраснел. — Конечно, пойдемте! Ведь так интересно!
«Пойдешь, —
И Инга внезапно сдалась, подчинилась.
— Ну, ладно, пойдемте! Была не была!
На выставке было многолюдно, не протолкнуться. Жених подруги, а может быть, и не жених — слишком уж независимыми были его глаза, — дымя сигаретой, объяснял простакам, что такое абстрактное искусство. Лысый толстяк, попавший сюда, по всей вероятности, случайно, слушал его, гневно шевеля густыми, цвета кукурузного початка, бровями. В конце концов он не выдержал:
— Вот здесь вот написано: «Птица». А я напишу вам: «Горшок». И что? На горшок, кстати, больше похоже!
— А вы не пишите, — сказал ему Санча.
— А вы кто такой, чтобы мне запретить?
— Я не запрещаю, я просто советую. Раз все видят птицу, а вы вот горшок, так это, наверное, ваши проблемы?
— А вы, сопляки, пидирасы вы все! — вдруг взвизгнул толстяк. — Ишь ты, нарисовали! В лицо просто плюнули людям, и все! Ух, вы доиграетесь!
— Вы доиграетесь, — сказал тихо Санча и вдруг побелел. — Как вы нас назвали? А ну, повторите!
— Могу повторить. Пидирасы вы все!
Марьяна никогда не видела своего брата таким. Еще немного, и он ударил бы лысого прямо в лицо, он бы набросился на него, как барс набрасывается на свою жертву, в клочки бы его разодрал и пустил по ветру остатки бровей. Но брат не успел. Спутница лысого, с немного лоснящимся, хмурым лицом подхватила своего толстяка под руку и поволокла его к выходу.
— А ну их, Петяня, пойдем от греха! В милицию бы позвонить, пусть разгонят!
— Звоните, звоните! — сказал вслед жених. — У нас разрешение! Официальное!
Этот маленький, но красочный скандал развеселил всех четверых просто на удивление. Они шатались по выставке, дергая друг друга за рукава, чтобы никто ничего не пропустил, ахали и хохотали до колик. Им честно хотелось восхищаться, и как только лохматый жених с сигаретой обращал на них свой испытующий взор, они сразу же становились серьезными и замирали перед размазанными на полотнах «птицами», «любовью на лавочке» и «абрикосом». Именно перед «Абрикосом» Марьяна и улучила секунду, чтобы сказать его жене:
— Инга, мне бы очень хотелось вас увидеть еще раз. Вы завтра свободны?
— Я — завтра? Да вроде свободна. К себе пригласить не могу, там соседи. И дочка все время внимания требует.
— И я не могу вас к себе пригласить. Там бабушка, Санча… Давайте в кафе?
И договорились, в каком. На Арбате. Недавно открылось, и там подают какао в больших белых чашках, но только зовется оно «горячим шоколадом».
Марьяна так волновалась, что вылетела из дому в последнюю минуту, ужасаясь тому, как сильно она опаздывает. Почему она так опаздывает, было непонятно: начала собираться чуть
— Садись, отдышись. Я сама только что пришла. Итак, что у нас там? — спросила она у официанта с прилизанными волосами.
— У нас там «корзиночки две» и мороженое, — сказал он завистливо, словно ему хотелось бы тоже «корзиночки две» и мороженого.
— Мороженого пока не нужно, а, кроме корзиночек, дайте эклеров, и к этому дайте шампанского. Только холодного. Потом будет кофе с мороженым. Все!
Марьяна затравленно смотрела на нее.
— Сегодня я вас угощаю! Тебя? — И Инга, смеясь, положила ей на руку свои очень длинные, теплые пальцы. — Давай лучше без церемоний! Идет?
— Конечно, — сказала Марьяна, почувствовав, что никогда не сможет сказать ей «ты».
— Выкладывай! Что там стряслось?
«Сказать ей? А что ей сказать?» — Марьяна почувствовала, что краснеет, и не просто краснеет, а так, как краснела она только в детстве, когда хотелось от стыда провалиться под землю.
— Я очень люблю одного человека, — сказала она. — Просто очень люблю. Мне кажется, я не могу без него.
— Он первый? — понимающе кивнула его жена, откусывая половину хрупкой «корзиночки».
— И он же последний, — Марьяна с трудом улыбнулась. — Вы только не смейтесь. Таких не бывает.
— Бывают любые, — вдруг жестко сказала ей Инга. — Запомни: бывают любые, и все повторяется с каждым из них.
— Вот этого я никогда не пойму! Как с «каждым»? Он ни на кого не похож!
— Тогда объясни мне. Чем именно? Чем?
— Во-первых, он умный. Ведь глупые люди… Они же видны за версту!
— Не сказала бы… — Его жена достала из сумочки пачку сигарет, вытащила одну и закурила с каким-то даже облегчением, словно хотела спрятаться от Марьяны с помощью этого душистого дыма.
— Нет, глупых людей сразу видно, я знаю. А он — страшно умный. Он немногословный.
— Хорошая, кстати, черта. Что еще?
— Еще он талантливый, страшно талантливый!
— Он химик?
— Да нет, он нисколько не химик. И это неважно, кто он. Он талантливый. Красивый. Немножко как будто уставший, как будто ему все слегка надоело. Но что надоело, я не понимаю.
— А как он с тобой обращается? Любит?
— Не знаю! — почти простонала Марьяна. — То кажется — любит, а то — как чужой. Он старше меня.