Оттепель
Шрифт:
Соколовский удивился: хорошо говорит по-русски. Кажется, болтушка. А может быть, оттого, что стесняется? Наверно, стесняется… Держится просто. Зачем только у нее такие каблуки?.. А вообще даже странно, что ее называют «госпожой». Могла бы быть московской студенткой…
— Ты хорошо говоришь по-русски.
— Тебя это удивляет? Мама со мной говорила только по-русски. В гостинице тоже удивляются. Переводчица сказала, что не чувствуется акцента. Зато я делаю ужасные ошибки, она меня сегодня два раза поправила: я сказала, что «имею интерес ко всему русскому» и что хочу «взять метро». Смешно, правда?
Он
Как будто угадывая его мысли, Мэри сказала:
— Ты знаешь, мама очень страдала. У нее вообще неудачно сложилась жизнь. Мой отчим — симпатичный человек, но ужасно легкомысленный, любит женщин, даже теперь, когда ему шестьдесят шесть или шестьдесят семь, не помню. Перед войной он безумно увлекся одной египтянкой. Я не могу его обвинять, но маме было нелегко. Он переехал к этой женщине. Мне было десять лет, но я уже все понимала… Отчим дал маме деньги, она купила магазин, там продавали шерсть у нас очень любят вязать, это успокаивает нервы. Мама весь день работала, конечно, это невесело. Ты ведь помнишь маму?.. Она мечтала поехать в Мексику или в Индию, словом, была создана совсем для другой жизни… Она умерла от воспаления легких. Во время оккупации мы жили ужасно, пришлось уехать к сестре отчима в Монс, это небольшой город, зима была, как в Сибири, и никакого отопления. Мама простудилась. Она мне сказала, чтобы я обязательно разыскала тебя…
Далекое прошлое встало перед Соколовским: Тверской бульвар, Пушкин, молоденькая студентка, а он говорит ей о счастье…
— Мама всегда металась, не могла найти себя. У меня, наверно, ее характер: я способна загореться и сразу остыть. Я тебе писала, что бросила танцы, хотя все считали, что это глупо. В «Ле суар» писали, что я подаю надежды. А я вдруг поняла, что это ошибка… Тебе нравятся пластические танцы?
— Не видал… Ты присылала фотографии, но по ним нельзя судить.
— Это совершенно новый жанр. Я думала, что у вас революция во всех областях, а теперь мне кажется, что вы предпочитаете старое. Как Феликс… Мы были вчера в Большом театре, техника, конечно, замечательная, но меня рассмешило: прошлый век. Вроде этой мебели… Нет, я танцевала совсем по-другому: никаких классических па, тело подчиняется ритму… Но не стоит об этом говорить: танцы для меня — прошлое. Ты слыхал о Лепере?
— Нет. Кто он — танцор?
— Я же тебе сказала, что танцы меня больше не интересуют. Лепер художник. Теперь говорят, что не будет железного занавеса, я убеждена, что здесь он потрясет всех…
— Значит, ты решила заняться живописью?
— Да. Можно сказать, что я вернулась к живописи. В колледже я очень много рисовала. Конечно, это было несерьезно, но меня хвалили. Я сделала тогда портрет мамы, все говорили, что она как живая… Потом я бросила, год пробыла на юридическом факультете и увлеклась танцами. Теперь я наконец-то нашла себя: мое призвание — живопись.
— Где же ты учишься?
— Я работаю скорее самостоятельно. Лепер мне иногда помогает советами, но он переехал в Париж и в Брюсселе бывает редко. Я уже выставлялась, даже с успехом. Я привезла два маленьких холста и фотографии показать тебе.
— Я думал, вы пробудете дольше. Почему вы торопитесь?
— Ты не можешь себе представить, как это дорого! Феликс теперь зарабатывает немножко больше, и то пришлось весь год откладывать…
— Где работает твой муж?
— В «Нидерландском кредитном банке». Только, пожалуйста, не думай, что он сидит все время у окошка. Он выполняет финансовые операции. Конечно, он мечтал о другом, когда он был студентом. Он писал стихи, вообще его привлекала литература. Он и теперь иногда пишет театральные рецензии. Но жизнь — это жизнь… Я не могу пожаловаться, он прилично зарабатывает. Но если бы ты знал, какая у нас дороговизна! Ничего нельзя себе позволить… Впрочем, это неинтересно… Расскажи лучше, как ты живешь. За четыре дня я немного осмотрела Москву, но я совершенно не представляю, как выглядит город, где ты живешь. Когда я в Брюсселе посылала телеграмму, мне сначала сказали, что такого города вообще нет, потом нашли… Там много жителей?
— Не очень. Сто шестьдесят тысяч.
— Но это огромный город! Как Льеж… Ну и что ты там делаешь?
— Работаю на заводе. Я ведь инженер…
— Я знаю. Нас хотели вчера повезти на какой-то завод, у вас ведь промышленность на первом плане. Феликс говорит, что вы сделали огромные успехи. А я в этом ничего не понимаю. Когда я попала в Париже на завод Рено, я думала, что сойду с ума от шума. Меня затащил Феликс, он увлекается автомобилями. Мы купили осенью маленький «Ситроэн», поехали в Ниццу. Какая у тебя машина?
Евгений Владимирович хотел ответить, что у него нет машины и он не любит пользоваться заводской — предпочитает пройтись пешком, а если нужно в город, существуют автобусы, но он подумал: зачем говорить, она еще решит, что это от нашей бедности… Ему стало смешно: нашел перед кем дипломатию разводить!.. И, смеясь, он сказал:
— А у меня ноги. Еще крепкие… Вот ты на таких каблучках, наверно, и ста шагов не сделаешь. Рассмеялась и Мэри.
— Ты совершенно прав. Это дикая мода. Жизнь становится спортивной, а вдруг нужно ходить на каблуках Людовика Пятнадцатого… У тебя нет семьи?
— Нет.
— Почему?
— Не вышло.
Он невольно подумал о Вере, и улыбка счастья на минуту осветила его суровое лицо. Мэри сказала:
— Я тоже очень рада, что тебя увидала…
Ему стало стыдно: ведь это моя дочь, Машенька… Он ласково на нее поглядел. Ну, болтает вздор… Откуда я знаю, что она при этом думает?..
— Я глядел на твои фотографии и все гадал: какая ты, как тебе там?.. Ведь это от нас очень далеко… Хорошо, что ты веселая, увлекаешься своей работой…
— Ты, наверно, не думал, что твоя дочь станет художницей. Ты любишь живопись?
— Как будто люблю. Да я мало видел… Хорошо, что вы поедете в Ленинград, увидишь Эрмитаж…
— Феликс обожает фламандцев. А меня старые художники как-то не трогают: они показывают внешний мир, оболочку. Я мечтаю дать живописную мысль в полноте цвета. Это звучит глупо, и потом мне трудно об этом говорить по-русски: я не знаю терминов. Лучше я тебе покажу мои работы, хотя при таком освещении они проигрывают…