Отвергнутые воспоминания
Шрифт:
Перспективы Балтийских стран не были лучезарными. Великие соседи не были довольны своим положением, и их целью было изменить после войны условия Версальского мирного договора. Вскоре Россия и Германия нашли общий язык, и после заключенного в 1922 году Раппальского договора между ними начало развиваться тесное сотрудничество во всех областях, в том числе и военное сотрудничество. Это порождало в странах Балтии тревогу, но, к счастью, нестабильная внутреннеполитическая ситуация в обеих державах не способствовала эффективной внешней политике.
Положение Балтийских стран стало угрожающим в начале 1930-х годов. Как в Германии, так и в Советском Союзе властвовал основанный на диктатуре одной партии и одного человека милитаристский режим, что одновременно означало и активизацию внешней политики этих стран.
Для стран, выигравших Первую
КАК ОТРЕАГИРОВАЛИ НА ДОГОВОР ГИТЛЕРА И СТАЛИНА В СОВЕСКОЙ РОССИИ
Виктор Кравченко пишет, что не мог поверить в договор, развязавший Гитлеру руки для начала войны с Польшей и остальной Европой. Как и многие, Кравченко был уверен, что это какое-то недоразумение. Ведь о ненависти к нацистам говорилось годами.
Кравченко описывает, что он был свидетелем расстрела многих российских армейских генералов, в том числе и Михаила Тухачевского, обвиненного в сотрудничестве с гитлеровским Reichwehr’ом. Процессы над изменниками, уничтожившие близких соратников Ленина, были построены на предположении, что нацистская Германия и другие государства – Италия и Япония – готовят нападение на Советский Союз. Эти страны были ударными подразделениями заговора мировой капиталистической коалиции, целью которой было уничтожение «нашей социалистической родины». Насилие и великие чистки оправдывались опасностью, исходящей от нацизма.
Советские дети играли в фашистов и коммунистов, фашисты, которым давали немецкие имена, всегда получали трепку, и победившие товарищи заканчивали игру девизом пионеров «Всегда готов!». Мишенью в тирах частенько служили вырезанные из картона изображения нацистов в коричневых рубашках и с флажками со свастикой.[55]
Всего за несколько недель до заключения пакта Молотова – Риббентропа, на одном из партийных собраний в городе Кемерово Виктор Кравченко прослушал уже до оскомины знакомый доклад о мировой обстановке. О Гитлере рассказывалось как о пособнике плутократии и главном преступнике готовящегося против Советского Союза нападения. Кравченко вспоминает, когда докладчик отметил, что Гитлер и его партия являются диктаторскими, что фюрер и его клика считают себя богами, что в нацистской Германии нет свободы слова и печати и что там каждый находится под контролем и в постоянном страхе, многие невольно подумали он обрисовал точную картину нашего, советского, режима…
В советских кинотеатрах все еще демонстрировался старый антифашистский фильм «Профессор Мамлок». Правительство Гитлера изображалось там как группа садистов и грабителей, полных ненависти к Советскому Союзу. Только тогда, когда советские люди увидели на страницах газет фотографию, на которой улыбающийся Сталин пожимал руку Риббентропа, стали верить в невозможное. Свастика развевалась в Москве рядом с серпом и молотом, и Молотов объяснял, что фашизм – это только «дело вкуса». Сталин приветствовал своего товарища диктатора Гитлера горячими словами о дружбе, закрепленной кровью…
Кравченко пишет, что правительство готово на любую духовную подлость, если в его руках тотальный контроль над средствами массовой информации (в том числе радиовещание), школой и политическими взглядами. Те немногие русские интеллектуалы, сомневающиеся в этой дружбе, свои сомнения оставляли при себе. Большая же часть людей оставалась апатичной – после двадцатилетней диктатуры не могло и быть речи о выражении своих настоящих взглядов.
«Профессор Мамлок» исчез с экранов кинотеатров. В библиотеках была подчищена вся антифашистская литература. ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей) открывало чудеса немецкой культуры. Театры стали проявлять активный интерес к немецкой драматургии. Все,
В гостиницах и на предприятиях Москвы появились сотни немецких военнослужащих и экономистов. Они были вовлечены в работу в рамках программы гигантской поддержки, оказываемой Советским Союзом Гитлеру в его крестовом походе против «дегенеративной демократии».
Антинемецкие настроения, выражение симпатии к жертвам Гитлера рассматривались как контрреволюция нового типа. Французские, английские и норвежские «подстрекатели войны» получили по заслугам. «Более того: мы получили часть трофеев – половину Польши, Бессарабию, позднее и три балтийских государства, в благодарность за нейтралитет Кремля».[56]
Чтобы еще больше понравиться Гитлеру, Сталин рекомендовал использовать газете «Правда» русские псевдонимы евреям из Политбюро – не было смысла раздражать Гитлера! Находящимся при дворе Сталина евреям казалось, что они должны быть более русскими, нежели сами русские, и быть большими большевиками, чем другие большевики. Против этого они ничего не имели – свои русские имена они получили еще в 1936 году.[57]
Дружба Гитлера и Сталина удивила и Арво Туоминена: «В 1939 году, когда война была уже на пороге, кто был тем человеком, который первым поспешил поддержать нацизм? Известное дело, им был Сталин, который, вступив в союз с Гитлером, помог ему начать Вторую мировую войну». То же самое сделал и генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Георгий Димитров, благословив Гитлера на агрессию против Польши и одобрив телеграммы, отправленные Молотовым Гитлеру, когда тот завоевал Данию, Норвегию, Голландию и Бельгию и всеми силами наступал на Францию. Туоминен пишет, что Молотов поздравил Гитлера от имени советского правительства, а Коминтерн объяснял, что на самом деле Гитлер борется за прогресс человечества, и что противники Гитлера, прежде всего Англия, Франция и, конечно же, США, являются представителями мировых реакционных сил.[58]
На семинаре в Стокгольме, посвященном преступлениям коммунизма, 13 апреля 1999 года выступил с речью кинорежиссер и писатель, президент Эстонской Республики Леннарт Мери. Он сказал: «Тоталитарные режимы, хотя и носили разные мундиры, по характеру были идентичными близнецами. Один учился у другого, развивался, опираясь на другого. Одинаковым был и аппарат репрессий. Нацистская полиция безопасности и советский НКВД развивались на примере друг друга. Безразлично, был ли враг унтерменшем (недочеловеком) или представителем враждебной нации. Безразлично, руководил экономикой страны Госплан или Комитет Шпеера. Безразлично, назывался диктатор фюрером или вождем».[59]
Нацистский и советский режимы доверяли друг другу, ибо воспринимали общие идеалы и имели общие двигающие силы. Пример уничтожения противников своего режима и евреев Германия получила от Красной России. В Советском Союзе был воспринят опыт образцовых концентрационных лагерей, под вывеской „Arbeit macht frei!” («Работа делает свободным!»).
ПРИБАЛТИЙСКИЕ НЕМЦЫ ОТПРАВЛЯЮТСЯ НА РОДИНУ
Примерно через неделю после договоренности Гитлера и Сталина, известной под названием пакта Молотова – Риббентропа, Гитлер призвал остзейских немцев на родину. За короткое время следовало покинуть страну и всем эстонским немцам. Это происходило осенью. Историк Айги Рахи-Тамм пишет, что Эстония потеряла часть своего населения еще до прихода оккупантов. Сразу после подписания пакта Молотова-Риббентропа – 23 августа 1939 года Берлин призвал прибалтийских немцев на свою историческую родину. Отозвавшиеся на первый призыв немцы покинули Эстонию 18 октября, т. е. спустя 57 дней после подписания пакта. По переписи населения 1934 года, в Эстонии проживало 16 346 граждан немецкой национальности. В период репатриации (Umsiedlung) – октябрь 1939 – май 1940 – уехало, по всей вероятности, 12 660. К 1941 году в Прибалтике оставалось значительное количество немцев, поэтому была организована дополнительная репатриация – Nachumsiedlung. В это время Эстонию покинуло еще около 7000 человек. Всего переселенцев могло быть 20 000».[60]