Отвергнутые воспоминания
Шрифт:
Весной того же года 18-летний Хейно Ноор закончил Хаапсалускую гимназию, и его вместе с другими лучшими гимназистами пригласили на прием к президенту Пятсу.
Дети маминой тети. Вся их семья в годы советской оккупации стала жертвой гонений. В живых остались только две старшие сестры
Моя мама и ее сестренка-близняшка отмечали день рождения и пели свои песни – им уже исполнилось 10 лет. Мой отец Хейно, ровесник Матти Пятса, стал брать уроки рисования у одного глухонемого художника, ему всегда нравилось рисовать и смотреть, как рисуют. Родители
СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ ОСВОБОЖДАЕТ ДЕТЕЙ ИЗ КОГТЕЙ ФАШИЗМА
Работая над этой книгой, летом 2006 года я позвонила Матти Пятсу, чтоб спросить у него, как это все происходило и что он помнит о дне ареста. Что он помнит с того дня, когда органы НКВД арестовали президента и его семью и выслали их из родной Эстонии?
В это роковое лето1940 года семья Пятсов находилась на даче дедушки в Клоостриметса недалеко от Таллинна. Матти Пятс рассказал мне свою историю.
Мы уже некоторое время находились под охраной русских. Помню, когда бойцы Народной самообороны (что-то вроде милиции) бродили у нас в саду, они усиливали охрану Кадриоргского дворца. За день до высылки мы гуляли с дедушкой на хуторе, ходили даже на сеновал и смотрели только что заготовленное сено. На следующий день, 30 июля, у нас во дворе появились машины НКВД. Из них вышла группа мужчин. Мне особенно запомнилось одно лицо, тогда я еще не знал, чье это лицо. Лишь позднее, когда я вернулся в Эстонию, узнал, что это был народный комиссар внутренних дел ЭССР Максим Унт. Его лицо почему-то врезалось мне в память. Мне было тогда 7 лет, брату Хенну – четыре года. Говорят, я начал кричать, что не хочу ехать в Россию. Будучи мальчишкой, я изучал книжки об Освободительной войне, со всеми картинками сражений и жертв. Вероятно, о том, что такое коммунистическая Россия, говорили и в семье. Все это порождало в ребенке чувство ужаса, и мысль об этом порождает во мне чувство ужаса и сегодня.
Дедушке Константину Пятсу, отцу Виктору Пятсу и матери Хельге приказали собрать вещи, взять детей и идти в машину. Теперь, уже будучи взрослым, я осознал, что ко времени депортации Эстония юридически не входила в состав Советского Союза. Официально этот ритуал прошел 6 августа 1940 года. Красная армия оккупировала Эстонию 17 июня 1940, советская власть была провозглашена в Эстонии 21 июля, и 6 августа Эстония официально была присоединена к великому Советскому Союзу.
У Матти Пятса был и другой известный дедушка, церковнослужитель и писатель Яан Латтик, ему удалось бежать в Стокгольм. В 1939 году он был назначен послом Эстонии в Литве, и был тем самым человеком, который передавал репортаж о вступлении Красной армии в Каунас. Сидел перед окном посольства и рапортовал по телефону о том, что видел. И хотя он спасся от русских в Стокгольме, в эмиграции ему приходилось нелегко, именно из-за любви к родине. Он писал на чужбине: «На родине мягок даже камень, положенный уставшим странником под голову».
В это лето все игрушки и друзья Матти остались в Клоостриметса. Вместе с семьей добровольно поехала и няня Ольга Тюндер.
Нас было шесть человек. Нас, детей, успокаивали, что все кончится, и мы вернемся к своим игрушкам. Затем нас повели на железнодорожную станцию. Тронулись в путь ночью. Мы ехали в президентском вагон-салоне, нас не повезли в вагоне для скота. Поезд остановился в Нарве. Шел дождь, занавески нельзя было передвигать под угрозой наказания, людей, которые ехали в купе, нельзя было видеть. Дорога шла в направлении Ленинграда.
В Ленинграде нас повели на ужин в ресторан «Астория». Помню зеленые обои ресторана и бесконечные блюда, у нас же еда становилась поперек горла. Мой дедушка выполнял дело жизни, советская власть уничтожила ее, теперь же под надзором советских органов НКВД нас отправляли
Нас повезли из Москвы, везли в то место, название которого я узнал лишь позднее. Узнал, что это было усадьба Лоза, расположенное в совхозе «Коммунарка». Одно из двух основных мест убийств москвичей в 1930-х годах. В Лозе располагалась и дача известного наркома внутренних дел СССР Генриха Ягоды. Там мы и находились некоторое время, но пришел мужчина из НКВД с кожаным портфелем и сообщил, так как международное положение обостряется, то нас переведут в другое место, поскольку советская власть хочет заботиться о нас. Нас провели на Казанский вокзал и запихнули в один из Юго-Восточных поездов-экспрессов. Началась дорога в Башкирию, в Уфу.
Нас повели в дом № 46 на улице Ленина, расположенный вдали от других зданий, там был большой внутренний двор и заброшенный задний. Позднее мне удалось узнать, что это и был последний пункт остановки людей, приговоренных НКВД к смерти. В конце 1930-х годов там же находился и секретарь Башкирского областного комитета Кадыров вместе со своей беременной женой. Позднее, когда я уже жил в детдоме и голодал, то ходил выпрашивать туда еду, но когда мы сами жили там, то не чувствовали голода. Мы были под контролем служб НКВД, нам была выделена домработница, которая якобы не знала эстонского языка (но на самом деле знала). Естественно, НКВД знало, кого оно дает в помощники. Однажды к нам в гости пришел школьный учитель, эстонец Оя, со своей семьей – после этого посещения мы их больше не видели …
Когда началась война между гитлеровской Германией и Советским Союзом, настал день расставания. 26 июля 1941 года пришли в первую очередь за моим отцом и дедушкой. Помню, наша няня Ольга сказала матери: «Госпожа, эти мужчины уже не вернутся». Через некоторое время пришли за мамой. Мама сказала, что без детей она никуда не пойдет, таким образом я оказался в Уфимском НКВД на улице Сталина. Помню выцветший кабинет, грязную, видавшую виды комнату с диваном, обшитым искусственной кожей, и письменный стол. Мое внимание как-то заострилось, и я почувствовал страх. Маму позвали в соседнюю комнату, мы не знали, куда ее повели. Это было неописуемое, ужасное чувство, – словами этого не выразить. Мы с братом соскучились по матери, и я спросил, куда повели нашу маму и няню. Представитель НКВД сказал, что наша мать бросила нас и уехала отдыхать в Крым. Я отреагировал на это так (это было совсем не в моем характере): кинул в сидящего за столом представителя НКВД тяжелое пресс-папье, попавшее, кажется, ему в грудь. На это он ответил мне такой пощечиной, что еще несколько дней после этого инцидента я оставался глух на ухо. Я не знал русского языка, ничего не понимал …
Позднее я узнал, что когда мать стала спрашивать о детях, ей ответили: «Они были ваши, а теперь стали нашими». После того как нас увели от матери, ее перевели в местную тюрьму НКВД и позднее в лагерь как опасный элемент, так как она относилась к семье президента Эстонии. В тюрьму переправили и няню, ее вина была в том, что она добровольно поехала с президентской семьей.
В следующий раз я видел маму только спустя пять лет. Нас с братом повели на сборный детдомовский пункт, расположенный за пределами города. Это был желтоватый смрадный, грязный дом, полный голоногих детей в лохмотьях. На нас была западная одежда, и мы выглядели по-другому. Нас поместили отдельно, в закрытой комнате, иначе остальные дети ограбили бы нас начисто. Это была тревожная ночь. Всю ночь дети колотили по двери и требовали, чтобы их впустили мы были среди них как белые вороны. Вероятно, это были те дети, родители которых были убиты в годы сталинских репрессий.