Отвергнутые воспоминания

Паю Имби

Подобная ситуация случилась и в одну из рождественских ночей. Заключенных построили в шеренгу в лагерном дворе, затем небольшими колоннами по очереди повели на стройку. Когда первая колонна уже тронулась, а вторая, где была и моя мама, осталась дожидаться своего срока, мама взглянула на небо, усыпанное звездами, и, забывшись, что находится в лагере, не заметила, что шагает за первой колонной, смотрит на звезды, а мыслями уже находится в родном доме. Она представляла все свое семейство, сидящее за рождественским столом, свою маму. Про себя она читала стихи Марие Ундер «Рождественское поздравление 1941»: поэтесса ступает по рождественскому снегу, смотрит в небо и думает, что звезды создают тот единый язык, который объединяет сейчас всех близких людей, томящихся в сибирских лагерях. Моя мама представляла себе, что в эту рождественскую ночь ее мать и сестры глядят на те же звезды, что и она. Тогда она еще не знала, что и остальные члены семьи были депортированы

в 1949 году в Сибирь, и что их дом уже разорен. Она очнулась от грез, когда солдат грозно окликнул ее: «Стой! Стрелять буду!» И тут она услышала, подруги по несчастью кричат ей по-русски: «Айночка, остановись, они убьют тебя!» «Я посмотрела вокруг и поняла, что я совершенно одна шагаю вслед за первой колонной, остановилась и направилась обратно к своей колонне. Я настолько привыкла к этому галдежу, что все происходило как-то автоматически, я ничего не замечала и не слышала». Когда они уже пришли на объект, где-то вдалеке эстонские парни из заключенных затянули рождественскую песню, и это навеяло на девушек грусть и тоску.

Караульная вышка в лагере Инта. Коми АССР

Однажды кто-то пожаловался лагерному начальству, что моя мама и ее сестра собираются бежать. Это было совершенно абсурдное обвинение. Они не знали русского языка, и у них не было денег. После этого доноса сестер разлучили. Вайке перевели из лагеря политзаключенных к уголовникам, в одну камеру с русскими детьми, родители которых погибли или были убиты сталинской властью. Их было там сотни, сотни одичавших детей. Руководство лагеря известило, что их отправляют из Архангельска на остров Сахалин, откуда для них обратного пути уже не будет. Вайке где-то слышала, что все отправленные на Сахалин просто умирают от голода или их расстреливают. Она сидела на краю нар и думала, что чужие подростки убьют ее еще раньше. Но тут пришел охранник и отвел обратно в лагерь политзаключенных. Один лагерный военврач, женщина, ходила к лагерному начальству с ходатайством, чтобы близнецов оставили вместе.

Мои мама и ее сестра помнят тех сердечных врачей и некоторых лагерных служащих, которые по-человечески относились к арестантам. Вместе с тем моя мама называет исправительно-трудовой лагерь университетом Берии (по имени главы НКВД Лаврентия Берии), где были сосредоточены интеллигенция и многие лучшие люди СССР и некоторых европейских стран. Солидарность и эмпатия этих заключённых помогали преодолевать самые тяжкие испытания, у них было чему учиться. Моя мама никогда не верила, что Советский Союз сохранится, ибо он уничтожил в лагерях самых одаренных людей своего государства. Моя мама и ее сестра пользовались в лагере популярностью, так как они были близнецы, красивые, но в то же время скромные и тихие девушки. Почти весь женский лагерь называл их детьми. Однажды к ним подошла заключенная из русских и сказала, что она слышала, как уголовники договаривались о том, что придут после работы и возьмут их силой. Тогда русские женщины помогли передать это эстонским мужчинам, и те образовали вокруг них «охранное кольцо», так что уголовникам не удалось добраться до девушек.

Тяжелый момент наступил тогда, когда лагерное начальство решило разлучить сестер, хотя лагерный врач делала все для того, чтоб этого не случилось. Вайке стояла в воротах лагеря и смотрела, как уводили мою маму. Маму отправили на Урал, в Нижний Тагил, называемый кузницей победы – здесь готовили ядерную бомбу для Советского Союза. Эта территория была заражена и загрязнена, но моя мама спаслась от отправки в шахту и начала шить для заключенных ватники. Наконец в 1953 году, после смерти Сталина, стали распространяться слухи, что заключенных отпустят домой. Мама рассказывала, что за этот год она еще больше похудела, потому что ждала, когда же наступит обещанная свобода. И, наконец, 16 августа 1954 года пришло известие об освобождении. Для получения свидетельства мама должна была пройти через лагерь уголовников и предстать перед комиссией в составе трех мужчин и одной женщины. Ей сказали, что теперь она свободна и что у нее необыкновенно красивые глаза. Мама только плакала, ни на что другое она в тот момент не была способна. В сопровождении солдата она направилась в женский лагерь. Навстречу двигалась колонна уголовников, они стали что-то выкрикивать и были готовы наброситься на нее. И тогда сопровождающий направил в их сторону оружие: «Не трогайте ее, она хорошая девушка».

Началась дорога домой, которую мама всю жизнь видела в своих кошмарных снах. «Мне снилось, что всех заключенных освободили и только нас с Вайке не отпускают. Это была невыносимая мука, в тех снах я была совершенно одна, все поезда мчатся мимо, и, зовя на помощь, я просыпалась от собственного крика», – рассказывает мама. На мамин крик просыпалась вся семья. То же самое было в семье ее сестры. Только после премьеры фильма, призналась

мама, ей приснилось, что она вернулась домой из сталинского лагеря. Вся дорога из Нижнего Тагила в Эстонию была как кошмарный сон. К счастью, в поезде она познакомилась с попутчицей – русской женщиной, бежавшей от своего мужа-насильника. В Ленинграде мама пересела на другой поезд, но проводница отказалась принять ее билет, так как он был потрепан и измят. Денег на новый не было. Но тут проходящий мимо советский офицер просто так купил ей билет. Мама в изумлении смотрела ему вслед, ибо подобная доброта советского военнослужащего к какой-то бывшей заключенной была для нее делом неслыханным. Сначала мама приехала в Тарту, где ее уже ожидала сестра. Жить было негде, так как все близкие родственники и знакомые были отправлены в лагеря или депортированы.

Спустя год после ареста мамы и ее сестры была проведена новая обстоятельная чистка. Эшелоны, стоявшие в Пскове и Гатчине, 25 марта 1949 года с девяти часов вечера и до пяти часов утра двигались к сборным пунктам в Эстонии. Началась операция «Прибой». В Таллинне в 4.00, в уездах – в 6.00. Операция должна была продолжаться три дня. По плану, в ней участвовало 2198 оперативников, 5953 военнослужащих, 3665 бойцов истребительных батальонов, 8438 партийных активистов, всего 20 254 человек. Айги Рахи-Тамм пишет, что позднее был подключен к операции еще 5591 человек. Например, было привлечено еще 4350 военнослужащих и бойцов истребительных батальонов. Именно тогда же были депортированы моя бабушка Хелене и тетя Хельди вместе с двумя маленькими детьми, одним из которых был сосланный в исправительно-трудовой лагерь ребенок моей тети Лайне.

Безымянные могилы миллионов людей, погибших в советских концентрационных лагерях

08 Обращение к молодой незамужней женщине.

XVI

Согласно постановлению Совета министров СССР от 29 января 1943 года следовало навечно выслать с территории Литвы, Латвии и Эстонии «кулаков вместе с семьями, скрывающихся националистов, наказанных и легализованных бандитов и их семьи, а также всех, кто помогает им». Айги Рахи-Тамм пишет, что для большей части депортированных их вина оставалась непонятной. Навешивание ярлыков «кулак», «националист», «бандит» и «контрреволюционер» только оттеняет настоящие причины гибели людей. Результатом должно было стать окончательное уничтожение или советизация. 25 марта – эта дата отмечается теперь как день мартовской депортации – в эшелонах для скота было выслано более 20 000 человек, большинство из которых дети, женщины и старики.

Еще до того, как увели мою бабушку и тетю, их хутор грабили бойцы истребительных батальонов и красноармейцы. Разорение уже и без того обедневших хуторов был обычным явлением. Мой отец помнит, что на их хуторе красноармейцы, бойцы истребительных батальонов и работники НКВД появлялись, по крайней мере, три раза в неделю, забирали продукты, одновременно искали враждебные СССР материалы, перерывая с этой целью семейные фотографии.

16 августа 1954 года – Айно (внизу справа) получила известие об освобождении из лагеря. Гражданскую одежду для фотографирования пришлось одолжить

И когда, наконец, в 1954 году моя мама и ее сестра вернулись в Эстонию, они сначала поселились у знакомых в Тарту, ибо родного дома уже не было, а их мать и сестры вернулись домой спустя два года. Обычно имущество депортированных – земля, дом, квартира, мебель – все это раздавалась преданным советской власти людям, советской номенклатуре и тем, кто соглашался сотрудничать с новой властью. Многие из вернувшихся жили на первых порах в прачечных, в коридорах, как, например, мои мама с сестрой.

Моя тетя хотела устроиться на Тартускую кондитерскую фабрику, но директор, еврей по национальности (по слухам, его родные погибли от советского и нацистского террора), хотя и был человеком добрым и готовым помочь, отказал по той причине, что у него есть строгий приказ НКВД не принимать на работу людей, вернувшихся из лагерей, так как они могут «отравить советских людей, добавив в лакомства яд». Директор посоветовал ей устроиться на швейную фабрику, где тетя и получила работу, но зарплата там была настолько мизерной, что по воскресеньям она ходила на колхозные поля убирать картошку и раз в неделю сдавала кровь, чтобы заработать на еду, оплату счетов и на одежду. Под конец врач сказал ей, что после лагеря она сама еще настолько слаба, что ей нельзя быть донором.