Отверженный. Дилогия
Шрифт:
Вид крови, обильно текущей из разбитого носа противника вызвал у меня звериное желание добить его, такое же, как я испытал ранее во время поединка с Артёмом. Моя собственная кровь моментально вскипела от ярости, а в глазах Левашова я увидел животный страх. И явственно почувствовал его.
Нестерпимое желание убить Левашова переполнило меня, и судя по тому, как исказилось в ужасе его лицо, противник ощутил всю силу этого желания и прочувствовал мои намерения. Я хотел не победить, а именно убить, как и в прошлый раз на тренировочном поединке. Похоже, у меня опять произошло то самое
И вдруг мне неожиданно стало плохо, причём настолько, что я чуть не потерял сознание. Я пошатнулся и еле устоял на ногах. Не понимая, что происходит, я быстро нанёс Левашову несколько сильных и быстрых ударов в печень, шагнул назад и завершил избиение прямым с правой точно в сломанный нос. И тут же новая волна накрыла меня с головой.
Уже словно в тумане я наблюдал за тем, как падает на спину поверженный противник и как бежит к нему лекарь, как подходит ко мне рефери и что-то говорит. Силы покинули меня, и я рухнул на арену. Стало нестерпимо холодно и зазвенело в ушах. Потом этот звон перерос в монотонный гул. Внутри появилось ощущение пустоты. Я ощущал, как тепло покидает моё тело, а его место занимает холод — вязкий, страшный, чужой. Сил не было совсем, я закрыл глаза, но всё равно осталось ощущение, будто я смотрю сквозь какой-то белый непрозрачный туман.
Откуда-то издалека до меня донёсся голос рефери:
— Срочно лекаря! Самого сильного!
И тут же кто-то схватил меня за руку, положил свою ладонь мне на лоб и закричал:
— Из него кто-то силы высасывает! Надо найти, кто! Ищите! Иначе мы очень быстро его потеряем!
Потом ещё какие-то голоса что-то кричали, но я уже не мог различить, что именно. Это всё было уже слишком далеко, разве что постоянно повторяемое знакомым голосом «Рома» я ещё мог выделить в этой мешанине звуков.
Но постепенно голоса превратились в монотонный гул, холод стал просто нестерпимым, а мутный свет сменился кромешной темнотой. И лишь где-то там наверху, неизвестно где, сияла та самая маленькая яркая точка, уже знакомая мне. Но она постепенно от меня отдалялась. Хотя правильней будет сказать, что она как раз таки стояла на месте, а вот я куда-то очень быстро падал. Куда-то вниз, в холод, в пустоту.
Свет этой точки становился всё тусклее, а когда я уже смирился с тем, что она сейчас погаснет, этого почему-то не произошло. И ещё я ощутил что-то на своём левом запястье, что-то маленькое и тёплое во всём этом большом лютом холоде. И мне показалось, что я перестал падать.
Я висел в пустоте, холоде и страхе и смотрел на почти угасшую точку, когда-то яркую, а теперь едва заметную. От полной тьмы меня отделяли лишь несколько секунд падения.
Глава 30
Я больше не падал. Это немного меня успокоило. И страх ушёл, точнее, сменился ощущением какой-то непонятной безысходности. Тоже ничего хорошего, но однозначно лучше дикого животного ужаса. И ещё ко мне вернулась способность к логичному спокойному рассуждению, что в моей ситуации было довольно удивительно. Я висел в какой-то непонятной тёмной пустоте, но при этом мой разум был на удивление ясным. Это дело надо было
Первым делом попытался понять, что же всё-таки со мной происходит, и где я нахожусь. Ощущения были похожи на те, что я испытал, когда меня чуть не пристрелили люди Левашовых. Но тогда я падал, а сейчас был на все сто процентов уверен, что вишу в воздухе. Или не в воздухе, но точно не падаю. Ощущение падения я бы ни с чем не перепутал, очень уж оно было неприятным.
И ещё мне казалось, что я нахожусь где-то совсем недалеко от нашей арены. Я отчётливо слышал отголоски шума и людских голосов, среди которых отчётливо выделялся один, до боли знакомый. Время от времени этот знакомый голос повторял:
— Держись, Рома, держись!
И ещё мне показалось, что я буду теперь так висеть вечно, ну или очень долго. Эти мысли были мне неприятны, и я постарался их отогнать, а вместе с ними и тягостное ощущение безысходности. Получилось не очень, но зато после очередного пожелания держаться я наконец-то узнал голос Глеба. Вроде мелочь, но хоть какая-то победа в борьбе с неизвестностью.
Знакомый голос прибавил моральных сил, и страх ушёл окончательно. А вот холод не проходил, наоборот, мне показалось, что становилось всё холоднее и холоднее, только левому запястью почему-то было тепло.
Сколько я так провисел — неизвестно, но через какое-то время тусклая точка наверху стала приближаться и разгораться, а потом вспыхнула и ослепила меня. Впрочем, дискомфорта от этого я не ощутил. Просто казалось, будто я смотрю на лампу и не могу закрыть глаза — меня окружал достаточно яркий мягкий нейтральный свет.
После вспышки почти сразу же ушёл холод, и затихли внешние звуки. И я уже не висел. Впрочем, утверждать последнее можно было с натяжкой, так как я в принципе не понимал, что со мной происходит. Я вообще себя никак не ощущал. Казалось, будто моё сознание, независимо от меня, находится в какой-то светлой комнате с ярким освещением.
В этой комнате я провёл какое-то время, сколько именно — определить было невозможно. Что интересно, разум мой уже был полностью мне подвластен. Я не просто осознавал, кто я такой, но и отчётливо мог вспомнить, что со мной произошло. Мог размышлять и даже испытывать эмоции — искренне сожалел, что влез во всю эту историю с поединком.
И чем больше я анализировал ситуацию, тем грустнее мне становилось. И вернулся страх. Но если раньше он был иррациональным, то сейчас я боялся вполне конкретных вещей — остаться в таком состоянии надолго или навсегда.
Через некоторое время я почувствовал, что в комнате находится ещё кто-то, помимо меня. Этот кто-то не имел физического воплощения, я не мог его увидеть, но ощущал его присутствие совсем рядом.
— Ты помнишь, кто ты? — спросил меня до боли знакомый голос.
— Конечно, помню, — ответил я, пытаясь опознать говорившего.
— Это хорошо, — сказал голос, и я на конец-то его узнал — он принадлежал Гурьеву.
— Егор Андреевич? — спросил я и, не дожидаясь ответа, добавил: — Вы меня простите, пожалуйста. Я не смог в поединке использовать те навыки, которым Вы меня обучили. Пытался, но не смог.