Озарение Нострадамуса
Шрифт:
— Который долетит до Лондона, ваше величество, — закончил Крупп.
Вильгельм заложил одну руку за спину, вскинул гордо голову.
— Это действительно повергнет заносчивых англичан, которые пытаются отсидеться на своем непотопляемом корабле острове, как во времена Наполеона. Но мы пустим его ко дну!
— Вы правы, ваше величество. И острова способны затонуть в море паники, — подтвердил Крупп.
— Искреннюю благодарность нации вам, и близкую победу нам.
— Победу доблестных германских войск и передовой немецкой
— Вам нужны государственные ассигнования? — осведомился Вильгельм, и лицо у него помрачнело.
— Ни одного пфеннига, ваше величество. Только поддержка в переговорах с рабочими, не желающими считаться с военным временем.
— Это будет обеспечено, — резко сказал кайзер, заканчивая аудиенцию.
Оба магната капитала, пятясь вышли из кабинета, продолжая кланяться уже у закрывшейся за ними двери.
В нее, стряхивая невидимые пылинки с мундира, готовился войти фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, шестидесятилетний начальник штаба, фактический главнокомандующий всеми немецкими армиями.
— Ваше величество, лишь особо тяжкие условия войны на два фронта привели меня к вам.
— Промышленники обещают некую сверхпушку для обстрела Лондона.
— Этого мало, ваше величество. Что толку от повреждения башни Тауэра? Для победы нужно взорвать целую страну.
— Какую же, фельдмаршал?
— Россию, ваше величество.
— Такое обширное пространство? Вы шутите, фельдмаршал? Ну, Англия, кусочек земли в море, населенный ничтожествами, еще куда ни шло, но взорвать эту варварскую мужицкую страну!
— Взорвать изнутри!
— Но вам понадобятся миллионы диверсантов, которые должны будут перепугать до смерти русских.
— Ваше величество! Не вы ли написали прекрасные стихи о доблести русских моряков — «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»», положенные в России на музыку и ставшие народной песней…
— Доблесть ценю в любой нации, даже враждебной.
— Мы изматываем друг друга этой доблестью уже который год, потеряв едва ли не цвет нации. Не лучше ли исключить возможность сталкиваться с этой доблестью?
— Говорите яснее, фельдмаршал.
— Я имею в виду революцию, ваше величество. Изнемогающий от лишений военного времени народ как нельзя удачнее для нас подготовлен к ней. А революция — это выход России из войны. Снятие нашего Восточного фронта, удар всеми силами на запад и сокрушение противника, как это сделал ваш дед Вильгельм I.
— Об этом стоит подумать. Но какое мы с вами имеем отношение к возможной русской революции?
— Не имеем, ваше величество, пока…
— То есть?
— В Швейцарии находятся русские эмигранты-революционеры. Они в состоянии своей печатью расшатать русское общество, а фронтовыми листовками обезоружить русскую армию.
— Но листовки, как я слышат, распространяются и на немецком языке. И братание происходит не русских с русскими, а врагов с нашими германскими
— Ваше величество, предатели есть и у нас. Мы жестоко боремся с ними.
— А у врага их надо всячески поощрять. Не так ли?
— Совершенно так, ваше величество. И ради этого я просил бы передать им пятьдесят миллионов марок.
— Что? — ужаснулся кайзер. — Но это немыслимая сумма!
— Меньшая, чем тратят наши промышленники на сверх-Берту, которая испугает часть лондонцев, но не Англию, а здесь ставка на всю необъятную страну. И деньги эти нужно взять у тех же господ, которые только что побывали в вашем кабинете. Позвольте передать им смысл нашей беседы?
— Только взамен этих миллионов, а если возможно, то и больше, чтобы оставить кое-что и на наши армейские нужды, служащие их же интересам.
— Так и будет сделано, ваше величество, — и фельдмаршал, по-солдатски сделав пол-оборота, чеканным шагом вышел из кабинета.
В Швейцарии ее обитатели после объединения всех когда-то независимых кантонов говорят на трех одинаковых по значению языках: на французском, немецком и итальянском. И порой разноязычные деревни разделяет в лучшем случае овраг, а то и просто дорога.
Фрау Штальберг, сидя у порога своего дома на чистенькой скамеечке перед клумбой ухоженных ею цветов, увидела подходившую к ней мадам Менье из деревушки за дорогой.
— Как я рада вам, мадам Менье, — сказала она на родном немецком языке.
— Голубушка, фрау Штальберг, я всей душой стремилась к вам, но эти домашние дела… самое тяжкое занятие.
— Ах, это правда! — призналась фрау Штальберг. прекрасно поняв французскую речь своей давней приятельницы.
— Что у вас нового? Расскажите, так наскучило домашнее однообразие. Я специально зашла к вам узнать.
— Ах, мадам Менье, как вовремя вы пришли! Я вам расскажу такое, такое… что в голове не укладывается.
Гостья даже зажмурилась от предвкушения.
— Это касается, конечно, ваших постояльцев? Я порой наблюдаю за господином, который носит бородку и начал лысеть.
— Ах, поверьте мне, это прекрасный, добрый человек. Он не пройдет мимо бездомной собаки и, не боясь ее, потреплет по шее. Собаки ведь сразу распознают человека. А то и даст кусочек съестного. А недавно так вытащил из воды тонущего ребенка. И представьте, отказался от всякого вознаграждения.
— Богатый человек?
— Не думаю, у меня они сняли две комнаты, исключительно из-за дешевизны. Я ведь не гонюсь за большими деньгами. Едят они очень скромно. Гостей принимают не часто. Хотя… — и фрау Штальберг сделала загадочное лицо.
— А что такое? — едва сдерживала разгорающееся любопытство ее приятельница.
— Недавно у них гостила одна дама. Но какая! Красавица! Одета, как графиня.
— Это кто же такая? Гостья таких бедных людей?
— Ее зовут Инесса, а фамилия по мужу Арманд.