Озарение Нострадамуса
Шрифт:
— Испанка?
— Может быть. Хотя у этих русских живут люди отовсюду — кто против своей власти или хочет нажиться.
— И что же эта красавица испанка?
— После этого все и началось. Он, то есть мой жилец, очень нежно провожал ее на пристань и усадил на катер, идущий в Женеву.
— А его супруга?
— Не пошла провожать свою богатую подругу, а может быть… соперницу!
— Да что вы?!
— Да, да. И вскоре появился весьма респектабельный господин с чемоданом, направился прямо в мой дом, осведомленный, где живут эти
— А что потом? Что потом?
— Потом началось самое ужасное. Такие тихие, мирные люди стали громко разговаривать друг с другом на своем языке. Я только могу предполагать, что они говорили. Потом она, жена жильца, побежала на пристань и уплыла на первом же катере, а он… спустя какое-то время со злосчастным чемоданом немца в руке тоже отправился, надо думать, в Женеву. Об остальном можно только гадать…
— Это, верьте, только начало! — заключила мадам Менье. — Драма и несчастья — впереди! Верьте мне!..
Владимир Ильич, обдумывая очередную свою статью, прогуливался между пристанью и домиком фрау Штальберг, вспоминая, как провожал здесь Инессу Арманд, навестившую их с Надеждой Константиновной.
В свое время Инесса Арманд, интересуясь большевиками, любила беседовать с Владимиром Ильичем о революционных идеях. За границу она уехала, оставив детей в Москве, в обычную для себя поездку, но вернуться из-за начавшейся войны не смогла.
Узнав в Париже, что Ульяновы находятся близ Женевы, она тотчас отправилась туда, прогостив у них два дня, вспоминая свои былые революционные увлечения.
Владимир Ильич употребил все свое влияние, чтобы вновь пробудить у этой обеспеченной, если не сказать богатой, женщины интерес к революционной деятельности. Она оставила ему надежду на свое возвращение к революционерам, увозя для газеты его статью.
Навстречу Владимиру Ильичу шла Надежда Константиновна.
— Володя, — начала она, — к нам явился какой-то элегантно одетый немец с чемоданом, спрашивал господина Ильина, потом Тулина, Карпова и, наконец, Ульянова. Мне подозрительно, что он знает все твои псевдонимы. Как бы это не было провокацией. Будь осторожен с этим адвокатом, как он отрекомендовался, причем графом фон Шпрингбахом.
— Ничего, мы посмотрим на этот «прыгающий ручей». Не беспокойся, Надюша.
Владимир Ильич прошел в столовую, где его ожидал еще молодой, лет под тридцать, немец.
Тот вскочил, вежливо раскланиваясь.
— Как адвокат, имеющий умение говорить по-русски, я имею к вам поручение весьма влиятельного клиента, господин Ильин, если не ошибаюсь.
— Почти не ошибаетесь, хотя осведомлены, как я уже слышал, и о других моих псевдонимах.
— Это весьма похвально так конспирироваться, я имею восхищение вами. Хочу совершенствовать
— Так какое же у вас ко мне поручение и от кого, если не секрет?
— О нет! Совсем не есть секрет. Правда, я не буду называть его имени или псевдонима, каковой мой поручитель не имеет. Но это есть виднейший пацифист, представляющий солидную группу согласных с ним обеспеченных людей. Они все страдают от гибели солдат в грязи окопов на фронте.
— И чего же хочет ваш пацифист от меня?
— Прежде всего общих с ним усилий на прекращение ужасной войны.
— Вот как?
— Мы, немцы, не бросаем слова на пустоту. И у меня есть поручение клиента передать для вас пятьдесят миллионов марок и помогать тем разворачиванию вашей революционной печати, требующей весьма солидных средств. Не есть так?
— Допустим, — сдержанно ответил Владимир Ильич.
— Я не буду просить вас писать мне расписку, просто примите этот чемодан, где есть упомянутые деньги, и тратить их, чтобы спасать от смерти миллионы людей.
— Я не могу принять ваши деньги даже на таких условиях.
— Если есть необходимость иметь санкцию ваших единомышленников, то не откажите в любезности оставить чемодан у себя на хранение. Мне есть тяжело и опасность отвезти его обратно.
Владимир Ильич потер свою лысину и после короткого раздумья произнес:
— Хорошо, гepp фон Шпрингбах, так, если не ошибаюсь?
— Совершенно есть так! — подтвердил адвокат.
— Я благодарю вас за доверие и отказ от получения квитанции с моей стороны.
— Мой Бог! Как можно помнить квитанцию при таком деле! У вас, конечно, есть понимание опасности моей миссии, тем более что моя страна ведет с вашей тяжкую и нам, и вам воину.
— Это-то я понимаю.
— Я обладаю уверенностью в вашей порядочности, гepp Ильин, и неупоминании моего имени в связи с остающимися У вас миллионами марок.
— Будьте покойны. Послу Германии в этой стране ничего не будет известно, тем более что у меня нет с ним никакого общения.
— Это я уже выяснил, герр Ильин. И прошу извинить меня за желание раскланяться. Сочту долгом передать мое уважение вашей гостеприимной супруге.
Надежда Константиновна стояла на пороге, прощаясь с гостем.
— А чемодан? — воскликнула она. — Вы забыли свои вещи.
— Не беспокойся, Наденька, он останется у нас на хранение по просьбе господина фон Шпрингбаха.
Немец раскланялся и, надев дорогую шляпу, бодро зашагал по направлению к пристани.
— Адвокат, а выправка у него, как у заправского военного, чином не менее капитана.
— Я тоже обратила на это внимание. А что нужно этому переодетому германскому офицеру?
— В первую очередь повышение по службе в связи с деликатным заданием помочь нам продолжить свою революционную деятельность, развернув агитацию в печати за прекращение войны.
— Что за странная помощь немецкого офицера?