Ожерелье королевы
Шрифт:
– Досада! – произнесла Андреа, и ее сардоническая улыбка сменилась надменной. – Уж не думаете ли вы, брат, что мадемуазель де Таверне настолько слаба, что способна уступить свое место в свете под влиянием досады? Досада – слабость кокеток либо дур. Взор, вспыхнувший от досады, тотчас затуманивается слезами, и пожар погашен. Нет, Филипп, во мне нет досады. Мне бы очень хотелось, чтобы вы мне поверили, и, право, речь идет лишь о том, чтобы вы прислушались к себе, прежде чем укорять меня. Скажите, Филипп, если завтра вы уйдете к траппистам или станете картезианцем [126] , как назовете вы причину, толкнувшую
126
Трапписты, картезианцы – католические монашеские ордена.
– Я назвал бы ее неутолимой тоской, сестра, – ответил Филипп со спокойным величием скорби.
– Прекрасно, Филипп, это слово подходит мне, и я принимаю его. Именно неутолимая тоска влечет меня к одиночеству.
– Ну что ж, – промолвил Филипп, – жизнь брата и сестры не будет ни в чем различаться. Равно счастливые, они будут и одинаково несчастны. Это значит, у нас дружная семья, Андреа.
Андреа решила, что под влиянием волнения брат задаст ей новый вопрос и тогда ее непреклонное сердце может разорваться в тисках братской любви.
Однако Филипп знал по собственному опыту, что высокие души вполне самодостаточны, и не стал вторгаться в те стены, которыми сестра оградила свою.
– В какой день и час вы намерены уехать? – спросил он.
– Завтра, но если возможно, то сегодня.
– Не хотите ли в последний раз прогуляться со мной по парку?
– Нет, – сказала она.
По пожатию руки, которым сопровождался отказ, он понял, что она боится расчувствоваться.
– Я буду готов, как только вы меня известите, – заверил Филипп и, не прибавив более ни слова, чтобы сердце сестры не переполнилось горечью, поцеловал ей руку.
Сделав первые приготовления, Андреа ушла в свою комнату и там получила записку Филиппа:
Сегодня в пять вечера Вы можете повидаться с отцом. Проститься с ним необходимо. Г-н де Таверне кричит о дурном поведении и о том, что его бросают.
Андреа ответила:
В пять я буду в дорожном костюме у г-на де Таверне. В семь мы уже сможем быть в Сен-Дени. Пожертвуете ли вы мне вечер?
В ответ Филипп крикнул в окно, находящееся достаточно близко от комнаты Андреа, чтобы она могла услышать:
– В пять подать карету!
33. Министр финансов
Мы видели, что перед приходом Андреа королева прочитала записку г-жи де Ламотт и улыбнулась.
В этой записке, кроме всевозможных изъявлений почтения, были и такие слова:
…и Ваше величество может быть совершенно уверена, что ей будет предоставлен кредит и доставлена покупка.
Итак, королева улыбнулась и сожгла записку Жанны.
Общение с м-ль де Таверне несколько огорчило ее, но тут вошла г-жа Мизери и объявила, что г-н де Калонн [127] просит о чести быть принятым ее величеством.
127
Калонн, Шарль Александр де(1734–1802) – в 1785 1787 гг. генеральный контролер (министр) финансов Франции. В 1787 г. попал в опалу и бежал в Англию.
Будет отнюдь не лишним рассказать читателю об этом новом персонаже. Он достаточно известен из истории, но роман, который менее точно изображает перспективу и великие деяния, быть может, дает
Г-н де Калонн был человек умный, и даже бесконечно умный, представитель поколения второй половины века, поколения не слишком чувствительного, хотя и велеречивого; он примирился с катастрофой, нависшей над Францией, смешивал собственный интерес с общественным, говаривал, как Людовик XV: «После нас хоть потоп» – и повсюду выискивал цветы, чтобы украсить ими свой последний день.
Он знал дела, был царедворцем. Всех женщин, славящихся умом, богатством или красотой, он поддерживал, оказывал им знаки внимания, весьма смахивающие на те, какие оказывает пчела благоуханным, полным нектара цветам.
Короче, все его познания происходили от бесед с семью-восьмью мужчинами и десятью – двенадцатью дамами. Г-н де Калонн был способен производить вычисления вместе с д'Аламбером, философствовать с Дидро, язвить с Вольтером, мечтать с Руссо. Кроме того, он был достаточно силен, чтобы открыто насмехаться над популярностью г-на Неккера [128] .
128
Неккер, Жак (1732–1804) – финансист, в 1776 г. быт назначен генеральным контролером финансов, проводил реформы, пытаясь ограничить государственные расходы и стабилизировать финансовое положение в стране. В 1781 г. опубликовал «Отчет», из которого Франция впервые узнала о доходах и расходах государства. В этом же году вследствие интриг двора вынужден быт подать в отставку.
«Отчет» о состоянии финансов в государстве, опубликованный мудрым и глубокомысленным г-ном Неккером, казалось, просветил Францию; Калонн, долго и всесторонне наблюдая за ним, в конце концов представил его в смешном свете даже в глазах тех, кто более всего его боялся, а равно и в глазах королевы и короля, которые вздрагивали при одном упоминании имени Неккера и привычно пугались, слыша насмешки из уст изящного и остроумного государственного деятеля, бросавшего в ответ на множество самых точных цифр: «Стоит ли доказывать, когда ничего нельзя доказать».
В сущности, Неккер доказал только одно – невозможность управлять финансами при тогдашнем их состоянии. Г-н де Калонн принял финансы, сочтя их слишком легкой ношей для своих плеч, но нелишним будет добавить, что сразу же согнулся под их бременем.
Чего хотел г-н Неккер? Реформ. Но его частичные реформы пугали всех. Очень немногие выиграли бы от них, но даже и выигравшие выиграли бы слишком мало, напротив, большинство проиграло бы – и много. Желая установить справедливое распределение налогов, замышляя нанести удар по земельным владениям дворянства и доходам духовенства, Неккер в общих чертах намечал план некоей невозможной революции. Он с самого начала разделил и ослабил нацию, тогда как надо было объединить все ее силы, чтобы привести ко всеобщему обновлению.
Неккер объявил эту цель и сделал недостижимой одним уже тем, что назвал ее. Толковать о реформах, об исправлении злоупотреблений с теми, кто не желает, чтобы злоупотребления эти были исправлены, – не то ли самое, что призвать к сопротивлению всех, кто в них заинтересован? Да и стоит ли предупреждать неприятеля о часе, когда пойдешь на приступ крепости?
И вот это, то есть сложившееся положение, Калонн, бывший подлинным другом нации в куда большей степени, нежели женевец Неккер, прекрасно понял, так как вместо того, чтобы предотвратить неизбежный крах, ускорил пришествие катастрофы.