Ожерелье королевы

Дюма-отец Александр

– Когда я могу рассчитывать получить деньги?

– А когда они нужны вашему величеству?

– Не позже пятого числа будущего месяца.

– Счет будет подписан второго, а третьего ваше величество получит деньги.

– Благодарю вас, господин де Калонн.

– Для меня величайшее счастье угодить вашему величеству. И умоляю не стесняться, когда дело касается денег. Удовлетворить желания вашего величества – дело чести генерального контролера финансов.

Г-н де Калонн поднялся, отвесил изящный

поклон, королева протянула ему руку для поцелуя.

– И вот еще что… – сказала она.

– Слушаю, ваше величество.

– У меня угрызения совести из-за этих денег.

– Угрызения? – удивился министр.

– Они мне нужны для удовлетворения каприза.

– Тем лучше. Ведь из этой суммы примерно половина обернется прямыми доходами для нашей промышленности, нашей торговли или увеселений.

– Вы правы, – промолвила королева. – Сударь, вы просто очаровательно умеете утешать.

– Слава Богу, ваше величество. Пусть у вас никогда не будет других поводов для угрызений совести, и мы прямиком придем в рай.

– Видите ли, господин де Калонн, было бы слишком жестоко заставлять бедный народ оплачивать мои капризы.

– Что вы, ваше величество, – успокоил королеву министр, сопровождая каждое слово зловещей улыбкой, – перестаньте терзаться. Клянусь вам, бедный народ вовсе не будет их оплачивать.

– Почему? – удивилась королева.

– Потому что у бедного народа ничего больше нет, – невозмутимо ответил министр, – а там, где ничего нет, король теряет свои права.

И, поклонившись, он удалился.

34. Обретенные иллюзии. Утраченная тайна

Не успел г-н де Калонн по пути к себе пересечь галерею, как в дверь королевского будуара кто-то нетерпеливо заскребся. Вошла Жанна.

– Ваше величество, он здесь, – сообщила она.

– Кардинал? – спросила королева, несколько удивленная словом «он», которое в женских устах означает слишком многое.

Продолжить она не смогла, так как Жанна уже впустила г-на де Рогана и, удаляясь, тайком пожала руку протежируемому покровителю.

Кардинал остался один на один с королевой, шагах в трех от нее он отвесил почтительный поклон.

Королева была тронута его сдержанностью и тактичностью; она протянула руку кардиналу, который до сих пор даже не поднял на нее глаз.

– Сударь, – сказала она, – мне доложили о вашем поступке, который искупает многие провинности.

– Ваше величество, – заговорил кардинал, исполненный неподдельного волнения, – позвольте мне заверить вас, что провинности, о которых напоминает ваше величество, покажутся не столь страшными, если мне будет дозволено объясниться.

– Я отнюдь не запрещаю вам оправдываться, – с достоинством отвечала королева, – но все, что вы скажете, бросит некую тень на любовь и уважение, какие я питаю к своей стране и

семье. Вы, ваше высокопреосвященство, можете оправдаться, лишь уязвив меня. Так что не будем лучше касаться этого еще не вполне погасшего костра, а то как бы не пришлось мне или вам обжечь пальцы. Сейчас вы предстаете мне в новом свете – услужливый, почтительный, преданный…

– Преданный до смерти, – вставил кардинал.

– Вот и прекрасно. Но сейчас, – с улыбкой заметила королева, – пожалуй, вернее было бы сказать – до разорения. Не правда ли, ваше высокопреосвященство, вы мне преданы до разорения? Это многого стоит, очень многого. К счастью, насчет этого я озаботилась. Вы не умрете и не будете разорены, если только не разоритесь, как поговаривают, по собственной вине.

– Ваше величество…

– Но это уже ваше дело. Во всяком случае, я по-дружески, поскольку мы снова добрые друзья, дам вам совет: будьте бережливы, это пастырская добродетель, и королю вы будете больше по нраву бережливый, нежели расточительный.

– Я стану скупцом, лишь бы угодить вашему величеству!

– Королю, – подчеркнула это слово Мария Антуанетта, – скупцы тоже не по нраву.

– Я буду таким, как угодно вашему величеству, – с почти нескрываемой страстью заверил кардинал.

– Итак, я сказала вам, – резко прервала его королева, – что из-за меня вы не разоритесь. Вы поручились за меня, я вам благодарна, но я сама способна платить за себя, так что отныне не занимайтесь больше этим: все платежи, начиная с первого, касаются только меня.

– Чтобы покончить с этим делом, – с поклоном сказал кардинал, – мне остается только вручить вашему величеству ожерелье.

Он вынул из кармана футляр и подал его королеве.

Дрожа от радости, Мария Антуанетта приняла ожерелье и, даже не открыв футляр, что как раз и свидетельствовало о желании полюбоваться драгоценным украшением, положила на шкафчик, однако не слишком далеко.

Кардинал произнес несколько любезных фраз, которые были приняты крайне благосклонно, затем вернулся к уже затрагивавшейся теме примирения с ним королевы.

Но поскольку Мария Антуанетта дала себе слово не смотреть бриллианты при кардинале, однако горела желанием полюбоваться ими, слушала она его более чем рассеянно.

По рассеянности же она протянула ему руку, которую он поцеловал с нескрываемым восторгом. После чего, боясь быть в тягость, он попросил позволения удалиться, чем страшно обрадовал королеву. Настоящий друг никогда не может быть в тягость, тот же, к кому безразличны, и того меньше.

Так прошла встреча, исцелившая все сердечные раны кардинала. Он вышел от королевы воодушевленный, опьяненный надеждами и готовый доказать г-же де Ламотт свою безграничную признательность за столь успешно проведенные ею переговоры.